Текст: Екатерина Минорская.

Его дед был власовцем, отец родился в плену в Герма­нии, а мать принимала участие в создании ядерного ору­жия. Таковы корни.
Он дрался всегда. Родители его друзей причитали, что ни к чему хорошему дружба с ним не приведет: то он устраивал разборки по подворотням, то тащил за собой на баталии по Толкиену, то ковал у деда в огороде настоящие клинки и получал настоящие ранения.
К восемнадцати годам он уже успел вылететь из военного института за драку с сыном декана и с нетерпением ждал повестки в военкомат — караулил ее ранним утром у подъезда, чтобы родители не спрятали, достав из ящика.
Между морской пехотой и возможностью быстрее попасть в горячую точку он выбрал последнее и вскоре ехал на запыленном БТРе в бандане и бронежилете. Чуть ситуация успокои­лась — отправился в военный институт за офицерским званием. Получил, был направлен в Москву командовать элитной ротой. Опять подрался, на этот раз — с генера­лом. Вместо суда был, к радости своей, отправлен в дей­ствующую боевую часть. Возглавил снайперскую роту. Там, понятное дело, тоже дрался, точнее, убивал... А как-то одного из солдат, из-за халатности которого чуть не погибла вся рота, прибил к двери гвоздями. Поставлен­ные перед ним задачи всегда выполнены, а особишники только журят его за излишнее насилие над подчиненны­ми. Все живы, покалеченных нет, как и равнодушных: сол­даты и прапорщики, бывшие с ним в деле, любят его до самоотречения; те, кто был в тылу, тихо ненавидят.

ОФИЦЕРСКИЙ БЕСПРЕДЕЛ

- Говорят, ты так застращал своих солдат, что им ни в чем не |дозволено иметь собственного мнения?
- Им не дозволено халтурить. А думать за солдата должен офицер. Хорошо думать. И брать на себя ответ­ственность за жизнь солдат. И чем меньше думает солдат, чем четче выполняет приказы более опытного человека — своего командира, тем больше у него шансов выжить в реальном бою. Поверь мне, иногда несколько секунд, которые он потратит на анализ ситуации, вместо того чтобы выполнять приказ, могут стоить ему жизни.

- А если приказ неправильный?
- Значит, солдат погибнет по вине офицера. Поэтому офицер должен думать, думать, думать...

- Ты застал вторую чеченскую кампанию и командовал боевым подразделением. Жесткий вопрос, и все же: много ли ты потерял своих солдат?
- Ни одного. Но до отправки в Чечню у нас с ними слу­чился показательный конфликт. Говорят, в армии ломают волю... Учат подчиняться — да, а волю — ее закаляют. Нужна сильная воля, чтобы подчиниться, когда тебя рас­пирает от желания сделать по-своему. При подготовке к той командировке в зону боевых действий приходилось обращаться с солдатами жестко, очень жестко. Они все вместе обратились к командованию с жалобой на офи­церский беспредел.

- И что, твой командир тебя отчитал?
- Мой командир уже видел меня на войне и знал, что этим ребятам тоже предстоит побывать там, где дей­ствуют несколько другие правила жизни.

- И что он сделал?
- Построил их и заставил раздеться. Никаких следов истязаний и побоев не обнаружили. И он сказал им толь­ко одно: «Что ж вы, еще в бою не были, а уже предаете своего командира!»

- И что было потом? Они попросили у тебя прощения?
- Нет. Они со сжатыми челюстями стали тренировать­ся и учиться выполнять приказы. А когда вернулись из Чечни живыми, сказали спасибо.

ФОТОГРАФИЯ ДЛЯ МАМЫ

- Тебя родители как-то по-особому воспитывали?
- Да нет. Просто я много читал. Зачитывался рыцар­скими романами. А «Сильмариллион» Толкиена был моей настольной книгой. Я родился в Свердловске — теперь уже Екатеринбург. Так вот, баталии у нас устраивались в лесах недалеко от города, собирались тысячи три человек разного возраста с имитаторами разного вида оружия и... Так это было круто! Всегда страшно было выйти из этого адреналина и получить белую ленточку, знак того, что ты убит. В таком случае тебя отсылали на много часов за тер­риторию, в так называемый «мертвятник»..

- Ты туда попадал?
- Ни разу! В таких баталиях не разрешали использо­вать металлическое оружие, а так хотелось почувствовать вкус настоящих клинков! Поэтому мы с двумя моими друзьями для своих альтернативных дворовых боев сами ковали клинки у деда в огороде.

- Как так - ковали? На обычном костре?!
- Ну нет, конечно! Так сталь не укротить. Ковали при помощи горна, экспериментировали с поддувом... В результате один из моих друзей потом закончил метал­лургический факультет университета — так и продолжает ковать металл.

- И за кого ты, будущий русский офицер, воевал в ролевых играх?
- Первый раз по иронии судьбы играл за мусульман —был наемником-янычаром в игре «Завоевание рая» по крестовым походам. Потом, уже по Толкиену, за орков.

- Действительно ирония судьбы. А фотографии с войны у тебя сох­ранились?
- Как-то так получилось, что на войне, даже игрушеч­ной, фотографироваться некогда. А на реальной, в Чечне, к тому же нельзя: можно было выдать место дислокации, послав такие фотки домой. Я фотографировался только специально для мамы.

- Как герой - в бандане, с автоматом на БТРе?
- Нет. В тапочках, с голым торсом, загорая среди цвету­щих кустов, чтобы у нее складывалось ощущение, что я там практически на курорте.

- Неужели она верила?
- Практически. До тех пор, пока не увидела по телеви­зору репортаж о том, какие бои проходят в том самом районе, где нахожусь я. Она тут же стала звонить. Я с авто­матом, в запыленном камуфляже скорее схватил трубку — пока было затишье. Она спрашивает: «По телевизору говорят, что вас окружили, что стреляют!» А я: «Да нет, мам. Это далеко от меня, что ты! Я тут сижу бездельни­чаю, фрукты ем!» Хотел успокоить, а тут, как назло, начал­ся обстрел, пули свистят вокруг как мухи. Мама заплакала и перестала верить присылаемым мною «курортным» фотографиям. Хотя до этого они с отцом радовались, как я там раздобрел на кабанчиках.

- На кабанчиках? Я думала, вы там сидели на сухом пайке.
- Ну, мусульмане же свинину не едят, так там целая туша кабана стоила всего сто рублей! Мы тогда столько мяса ели, сколько, наверное, за всю жизнь не пришлось.

ВЫПИТЬ И ПОДРАТЬСЯ

- И что, в реальном бою тебе пригодились ролевые игры по Толкиену?
- Понимаешь, в тех роле­вых играх тоже все по-раз­ному участвовали. Все были романтиками, но одни пои­грали в войну и ушли в мир­ные профессии, а я играл в войну осознанно, поэтому мне все это пригодилось, все было опытом. Помимо того, что читал романы о подви­гах и махал картонными мечами, я профессионально занимался фехтованием, рукопашным боем и экстре­мальным туризмом.

- Адреналин, адреналин, адреналин... И вот ты вернулся этой зимой из Чечни. Никаких боев - будничная жизнь мирной армии. Как же твой адреналин?
- Сначала, конечно, тянуло в клубы — выпить и под­раться. Но быстро взял себя в руки. Когда совсем припер­ло — съездил на десять дней в отпуск на Урал, в пещеры: экстремальные спуски, нагрузки — то, что надо было в такой ситуации. Пришел в себя

- Всегда проводишь отпуск экстремально или бывает желание отдохнуть, как все, - полежать на пляже?
- Лучше спроси, использую ли я вообще свои отпуска! Даже выходные редко использую, а уж отпускные дни — тем более. Скопился уже год отпуска! Вот на пещеры я же сначала взял отпуск на сорок дней, а через десять вернулся — понимаю, что нельзя оставить без контроля вверенное мне в командование подразделение. В армии нельзя быть от звонка до звонка, в ней нужно находиться всегда: взял выходной — так все равно надо заехать, проверить... Сол­даты быстро расслабляются, а должны быть в боевой готовности для своего же блага. Вот нормальный человек перед сном принимает расслабляющую ванну, а солдат перед сном делает зарядку!

- Зачем? Чтобы жизнь малиной не казалась?
- Нет, чтобы мышцы были в тонусе и, если среди ночи случится подъем по тревоге, можно было максимально быстро собраться. А уж на войне расслабленный во сне боец — это практически убитый боец в случае неожидан­ного нападения. И в этом плане офицер должен быть, как и во всем остальном, лучше своих солдат. Иначе какой он пример? Ложиться надо позже — когда солдаты уснут; вставать — раньше, чтобы они проснулись, а ты уже бодр и подтянут. И заниматься физической подготовкой не расслабляясь. Чтобы требовать что-то от других, нужно делать то же самое, но лучше и больше. Таким должен быть офицер.

- Делаешь?
- Стараюсь, потому что выбрал это осознанно, а не из-под палки.

ГЕССЕ И ИДЕАЛЬНЫЙ ОФИЦЕР

- А откуда взялась присказка «Спецназ своих не бросает»? Вроде все военные своих не бросают?
- Это про другое. Скажем, пехотинцы не всегда сразу контролируют потери — просто потому, что выходят на бой в большом количестве. А спецназовцы, грубо говоря, «штучный товар». Не только потому, что их обучение — более сложная и дорогостоящая вещь, но и выходят на задание малыми группами. И естественно, никогда не оставляют своих убитых товарищей.

- При всей твоей одержимости профессией тебя трудно назвать солдафоном: в кабинете много книг - Ремарк, Гессе, да и музыка в компьютере странная - Брамс, Вагнер, Бетховен... Мне сказали, что ты идеальный офицер современной российской армии. А я вот вообще не верю, что в нашей армии, нищей и озлобленной, сохранились хоть какие-то представления о чести и достоинстве. Где те офицеры из «Белой гвардии» или из фильма «Офицеры»?
- Кто-то должен защищать порядок в государстве, даже когда оно трижды нищее и насквозь озлобленное. Я люблю свою страну и ненавижу населивших ее в огромном количестве мудаков без представления о чести и достоинстве. Если у человека нет этих понятий где-то на уровне подкорки — значит, он не мужчина.

- Женщина?
- Нет, педераст!

- А женщина не может служить в армии?
- Нет. Однозначно. Не должна. У меня никакого уваже­ния не вызывают женщины, которые идут в армию: я слишком хорошо знаю, для чего они туда идут и какой образ жизни ведут.

- А что такое, эта пресловутая «честь офицера»?
- Способность держать клятву, следовать ей, данной однажды, не разменивая ее ни на какие меркантильные интересы и «более выгодные предложения», способность всегда и везде отстаивать свои принципы — а они долж­ны быть отточены острее клинка.

- И это при любой зарплате?!
- Сейчас солдат-контрактник получает пять тысяч, офицер — в среднем восемь-десять тысяч (зависит от должности). Это все отдельный разговор, и вот к чести он никакого отношения не имеет. Но нищая армия — это слабая армия. Есть такая злая поговорка: «Если государ­ство думает, что оно нам платит, пусть оно думает, что мы его охраняем!» Зачастую в обязанности офицера входит не боевая подготовка, а контроль над солдатами, пытающимися грабить на улице людей, отбирая кошельки и мобильники, или сбегать на заработки.

СОБАКА ПО ИМЕНИ КИЛЛ

- Говорят, где бы ты ни оказы­вался, под твоим командованием всегда железная дисциплина: не брезгуешь пользоваться навыка­ми рукопашного боя. В армии все решает сила?
- Да, безусловно. Чтобы в армии действовали слова, им должна расчистить доро­гу сила.

- Можно воспитывать солдат какими-то более интеллектуаль­ными способами?
- Более интеллектуаль­ными? Хочешь сказать, что я быдловскими методами воспитываю? Ладно, пусть, называй меня армейским быдлом. Но только сейчас армия — это не белая гвар­дия, куда шли служить интеллигентные мальчики голу­бых кровей. Это большей частью именно люмпен-класс, с которым нужно общаться на его языке — зачастую толь­ко на страхе, и никак иначе. Вот пример. Нет никаких спецопераций, солдат поставлен тупо красить забор. А что, надо и газоны стричь, и заборы красить. Так вот, покрасил кое-как — «На, отъе...сь», — даже если он маляр по профессии. Все потому, что думает, что в армии вот так два года надо на «отъе…сь» прожить, лишь бы время убить. И как его наказать, по-твоему?

- Ну, заставить перекрашивать.
- Чем? Краску он всю извел, средств больше на нее не выделено. Надо его наказать так, чтобы в следующий раз, когда рука хотела бы схалтурить, голова посылала ей сиг­нал о боли. Халтура — боль; сделал плохо — заныло то место, куда ударил офицер. Примитивная цепочка, метод собаки Павлова.

- Дрессура вместо воспитания?
- Дрессура как жесткий способ воспитания.

- Кстати, у тебя же какая-то страшная собака...
- Почему страшная? Отличная собака. Килл зовут, стаффордширский терьер, мне его солдаты подарили. Пришли и говорят: «Товарищ старший лейтенант, у тако­го-то такого-то щеночек двухмесячный дедушку загрыз — руку откусил и пальцы по дому разбросал. Мы подума­ли, что это прямо для вас щеночек!» Ну я и взял его с удо­вольствием. Чем усыплять, лучше воспитать как надо.

- И врага можно перевоспитать?
- При чем тут враг? Прощеный враг — это повешен­ный враг. А тут собака, щенок... Ну тоже попало ему по башке гриндерсом хорошо, стал как шелковый.

- Солдатам тоже гриндерсом по башке?
- На работе — армейские берцы. А вот в драках на гражданке — да, гриндера. Хорошо бьют. Иногда даже скальп куском снимают.

- А тебе на гражданке не хочется от насилия отдохнуть?
- Типа, не драться? Так как там отдохнешь среди всей этой педерастии? Закрыл глаза на то, что тебя хоть полсло­вом опустили, — ты уже не офицер. Тем более если закрыл глаза на какую-то несправедливость.

ПРЕВЫШЕНИЕ ДОЛЖНОСТНЫХ ПОЛНОМОЧИЙ

- Ну, если у нас все офицеры такие - понятно, почему офицерский беспредел страшнее дедовщины.
- Дедовщина — это произвол старослужащих. Любой желторотик может пожаловаться на них, потому что они такие же обычные солдаты, как и он. А вот пожаловаться на офицера — это уже... как подписать себе смертный приговор! А офицерский беспредел заключается не только в том, что офицер перегибает палку в воспитательном процессе. Понимаешь, офицер практически живет в армии, поэтому все его мысли, переживания рикошетят на солдат. Вот есть у него про­блемы в семье, если таковая имеется, — и солдаты летают только так! Или наступил у него кризис миро­воззрения — и полетели «двоечки» и «троечки» на ефрейторов...

- «Двоечки» и «троечки»?
- Двойные и тройные удары и просто в голову. Ну уж качаться на кулаках от асфальта — это и за истязание не считается. Это такой вид спорта в армии, все через это проходят - и нормально, живы!

- Так руки, наверное, заживать не успевают?
- Да нет, успевают. Гниют раны, когда на зубы попада­ешь.

- И часто ты вот так «на зубы попадаешь»?
- Вот так — в качестве сублимации личных проблем — уже не выбиваю, перерос этот период. Такое только в начале моего офицерства было. Теперь — только за дело!

- Про тебя говорят, что ты зверь. Что это за история, когда ты трех солдат избивал в своем кабинете так, что в казарме мертвая тишина стояла - рядовые вдохнуть-выдохнуть боялись?
- Кому надо — дышали нормально. А те трое — так они девочку пятнадцатилетнюю изнасиловали, надо было адекватным образом объяснить, что к чему...

- И как ты до сих пор за такое воспитание под трибунал не попал? Или как это называется - на гауптвахту?
- Гауптвахты для офицеров теперь нет, трибунал — это только в военное время, а офицера в мирное время — если только под суд. Моя «любимая» 286-я статья — «Превышение должностных полномочий».

- Ты что, по ней привлекался?!
- Она все время передо мной маячит, но обходит. Были неофициальные предупреждения. Но меня выгоднее было отправить в зону военных действий или проведения спец­операций, чем отдать под суд.

- Потому что хороший солдат?
- Я не солдат, а офицер.

ПЛОХОЙ СОЛДАТ — БРАК ОФИЦЕРА

- Как ты относишься к контрактной армии?
- Государство не может обеспечить армию. Если не ужесточить контроль финансовых потоков и содержать армию как сейчас — без жилья, с копеечными зарплата­ми, то это будет не армия, а ожесточенная стая голодных шакалов.

- Неужели офицерская честь позволит вам стать шакалами?!
- Давай исходить из того, что в армии останутся офи­церы с представлением об офицерской чести. Но с кем нам придется работать? С солдатами-контрактниками, которые, если контракт не обеспечит им достойное существование, превратятся в стаю голодных шакалов.

- И что надо сделать?
- Сократить армию до минимума, сохранив боеспособность, а оставшихся обеспечить настолько, чтобы они не подрабатыва­ли в барах, а реально зани­мались самоподготовкой, были заинтересованы в том, чтобы быть высококлассны­ми воинами. Если втрое сократить нашу армию, ее боеспособность не умень­шится, но зато это будут профессионалы.

- Тебе не обидно, что все твои подчиненные зовут тебя за глаза «зверем»?
- Да ради бога, плевать.

- А ты веришь в Бога?
- Я верю в то, что ни одна сила не способна повелевать человеком. Слабому человеку нужен Бог, а сильному — цель!

- Но есть же ситуации, выходящие из-под контроля. Например, когда пять человек нападают на одного - он не способен повлиять на ситуацию, разве нет?
- Я учу своих солдат по-другому. Если ты один и на тебя нападают несколько человек — хватай одного из нападающих, подминай под себя и рви зубами. А когда почувствуешь вкус крови, поневоле начинаешь рычать, — остальные нападающие как-то быстро пасуют, или ухо­дят, или слабеют, и их легче давить дальше.

- У тебя так было? Ты рвал человека зубами?
- Да. Оценил обстановку и сделал так. Помогло, поэто­му и рекомендую своим солдатам.

- Радеешь, значит, все-таки за своих солдат, не только бьешь?
- А как же! Плохой солдат — мой брак, хороший — мой знак качества. Об офицере судят по личному составу. В армии все очень тесно взаимосвязано, и солдаты долж­ны это чувствовать. Я им всегда говорю: «Если в стаде хоть один педераст есть — все стадо педерасты! Если хоть один из вас залетит — бить буду всех!»