– Василий Уткин назвал вас лучшим президентом РФПЛ за всю ее историю. Вы согласны?
– Во-первых, оценивать себя – не моя задача. Второе – мы делали очень хорошую работу в клубе. Мы ставили его на правильные рельсы, мы его туда поставили, и он по ним поехал. Поэтому мне не предлагали никакие распилы. Все понимали, что эти предложения никогда не будут приняты. Это очень о многом говорит.

– До вас «Локомотив» шел не по тем рельсам?
– При Наумове клуб был середняком, который ни на что не претендовал. И тут вдруг начал бороться за Кубок, за место в тройке. Так что создание прецедента, что из середняка можно сделать серьезный, амбициозный, прекрасно отлаженный клуб – это результат.

Кроме того, мы совершили трансферы, которые украсили чемпионат России. Не было ни одного перехода, за который меня бы не ругали. Меня ругали за всех. Но я считаю, что Чорлука – украшение чемпионата. Виталий Денисов – один из лучших левых защитников, он уже три сезона входит в топ-33. А мы его брали бесплатно. Н’Дойе из «Копенгагена», а мы его продали в АПЛ за четыре месяца до конца контракта почти за 5 миллионов евро. Ниасс…Пейчинович... Я могу еще многих назвать, и они все украсили наш футбол. Это были достойные трансферы. Есть менее удачные, но совсем провальных нет. Потому что мы всех, кто не подошел, продали. То есть мы выручили деньги. А это непросто.

– Но футбол – это не только экономика. Игроки должны приносить пользу.
– Что значит пользу? Вот вы купили машину, потратили на нее 100 рублей, а через год вы ее за 100 не продадите. Но это не значит, что она стала плохой вещью. Она вам пользу принесла. То же самое футболист. Покупаешь его на длинный контракт, а он раз – и сломался. И неизвестно, выйдет ли он после травмы на свой уровень или нет. Это футбольные риски. Поэтому много было сделано для профилактики травм. И заметьте, наша программа работала успешно, мы создали один из лучших медицинских центров в РФПЛ.

– Это прекрасно. Но за шесть лет при вас «Локомотив» ни разу не играл в Лиге чемпионов.
– Это и правда, и неправда одновременно. В год, когда мы стали третьими, мы могли быть первыми. Я не понимаю, что тогда произошло в игре с «Ростовом». Я не узнавала своих ребят, тренера. Конечно, ему нельзя было разрешать игрокам смотреть матч «Зенита» с «Динамо». Как можно смотреть встречу основных конкурентов за час до собственного матча? Футболисты вышли эмоционально выхолощенные. Думали, что путь к чемпионству открыт.

Второе – невозможно стать первыми или вторыми без серьезной поддержки вне футбольного поля. О «Локомотиве» всегда был актуальным только один вопрос: снимают меня или нет. Кто бы откомментировал, как дали красную карточку не тому игроку – Шишкину в Питере. Мы все время заканчивали матчи то вдесятером, то вдевятером. Стали нормально судить только после скандалов, устроенных мною в прессе. Я взяла это на себя. Мне надо было отвести проблемы от ребят.

– Правда, что у вас был второй-третий бюджет в РФПЛ?
– Неправда – пятый-шестой. Мы всегда это мониторили по требованию акционеров.

– За сколько дней до увольнения вы узнали, что вас в клубе не будет?
– За две недели.

– Каким образом сообщили?
– Председатель совета директоров пригласил на встречу и озвучил.

– Как аргументировал?
– Ну, никак. Вообще, меня не за что было снимать. Все в клубе было налажено. Мы шли на третьем месте в текущем чемпионате. Достойно провели предыдущий сезон. Набрали одинаковые очки со «Спартаком», и, к сожалению, оказались на шестом месте, но взяли вершины, которые до этого «Локомотив» не брал. В Лиге Европы мы вышли с первого места из группы, хотя нашими соперниками были «Спортинг» и «Бешикташ». В общем, было чем гордиться.

– Но за что-то вас все же сняли.
– «Наступил новый этап развития клуба, мы хотим выйти на другой уровень». Я знаю, что председатель совета директоров РЖД говорил, что надо заполнить стадион. И хочу сказать, что сейчас посещаемость у «Локо» упала. С моих почти 11 тысяч до девяти. То есть на две тысячи. Потому что мы занималась этим профессионально, а не популистски. В этом большая разница.

– Вы пытались объясниться с начальством, сказать, что у вас есть план развития?
– Нет. В РЖД всем не до футбола, там люди занятые. Но время покажет, кто оказался прав. Я за свои шесть лет вывела «Локомотив» из середняков в топ-команду, которая все время борется за титулы. Да, не всегда все получалось, но тем интереснее чемпионат. Мы были очень близко – в одном очке, с одинаковым количеством набранных очков, а не с таким отставанием в 20 с лишним очков, как сейчас. Сейчас на «Локомотив» можно не обращать внимания, он никому не угрожает. Может быть, это и было целью, когда меня убирали.

– Чтобы развалить клуб?
– Чтобы он перестал конкурировать. Не знаю, кому это нужно. Может быть, кому-то и нужно.

– Как часто вы общались с руководством РЖД?
– Редко. Хотя Владимир Иванович Якунин посещал советы директоров клуба, приезжал болеть за команду на стадион. Олег Валентинович Белозеров вообще не посещал ни матчи, ни советы директоров. Я его видела два раза – когда он появился в компании, и когда мы прощались.

– То есть в РЖД пришли люди, которые не интересуются футболом?
– Абсолютно ни в какой мере.

– Зато давления меньше.
– Вот новое руководство теперь и работает в тепличных условиях. У них все вопросы решены – поле цветет и пахнет, крыша не падает на голову, деньги есть. Осталось выйти в Лигу чемпионов.

– Илья Геркус сказал, что клуб выплатил вам отступные за разрыв контракта. Говорят, это 12 месячных окладов.
– Неправда.

– А сколько?
– Вам зачем?

– Людям интересно.
– Я считаю, неприлично поддерживать такой интерес. Вот сколько выплатили Моуринью за разрыв?

– Там это часто оглашается.
– Правильно, там и зарплата оглашается. Но зачем копаться в доходах футболистов, президентов клубов? Это штучные специалисты на рынке. И заявления руководителей «Локомотива», что незаменимых футболистов нет – это заблуждение. Это абсолютно уникальный товар. Сложно найти квалифицированного футболиста, вырастить его, развить.

– После ухода из «Локомотива» вам поступали предложения о работе?
– Да, но не те, которые я готова была принять.

– Если поступит еще, пойдете только президентом?
– Мне и не предложат другой должности. Никто не хочет видеть в замах бывшее первое лицо компании. Это законы бизнеса.

– Кирилла Котова с собой возьмете?
– Если это будет футбольный клуб, то возьму.

– Чтобы опять слушать разговоры о зяте и конфликте интересов?
– Слишком узок круг специалистов, занимающихся футболом. А чем уже круг, тем сложнее найти квалифицированного менеджера. Кирилл – очень профессиональный человек, это не всем дано. Не все умеют видеть футболиста.

– Когда поняли, что Котов – профессионал?
– Не сразу. Сначала возникали споры. Потом обратила внимание: дело говорит. Многие забывают, что Кирилл пришел в клуб не зятем. Да и про дочь мою много чего придумывают. Например, она никогда не получала 10 тысяч евро. Ее зарплата была как у всех работников ее отдела. Она даже говорила: «Мне бы газетную статью в кошелек положить».

– Говорили не про 10, а про 30 тысяч и личного водителя.
– Она получала 55 тысяч рублей грязными. И у нее никогда не было водителя. Она с 18 лет водит машину. В 16 лет сдавала на права. Вынесла нам с отцом весь мозг, мы говорили: «Все равно тебе их не дадут». Но, видно, в дедушку пошла, у нее большие способности к вождению. Она на ралли могла бы выступать. Так что слова про водителя – цирк! Кстати, она ушла из клуба из-за этой бесконечной лжи. Не выдержала, хотя очень любила работу.

– То, что майку с Путиным Тарасову посоветовали вы, – тоже цирк?
– Конечно! До сих пор загадка, почему появилась эта ложная информация. Я слушала «Эхо Москвы», и то, что заявил Венедиктов, меня потрясло. После этого отношусь к нему по-другому. А Тарасова я тогда очень ругала. За шесть лет я впервые вышла из себя. Кричала: «Кто тебе позволил это на футбольном поле?»

В команде ведь никто не знал о его намерении. Он прятал футболку. Потом объяснял: «Я вот так хотел выразить поддержку» – «Да на здоровье! Выйди после игры со стадиона, встань и выражай уважение и поддержку! Но на поле никаких акций проводить нельзя, это запрещено регламентом».

– Когда-нибудь еще так реагировали?
– Никогда не кричала на команду даже из-за плохих результатов. Игроки боялись другого: «Ой, сейчас приедет, будет молчать». Орать мне не свойственно, не мой характер.

– Откуда пошли слова про гречневую кашу и черную икру ?
– Футболисты про это не говорили.

– Беляев говорил про икру.
– Ему действительно посоветовали ее, и мы давали. Но ведь не каждый день.

Про все остальное… Знаете, в футболе много притянутых за уши авторитетов, голых королей. Со мной этим «специалистам» было безопасно бороться. Поэтому я становилась легкой мишенью для всяких сплетен. Я уже устала отвечать, что команда ни разу не ела гречневую кашу. Но кому-то ведь это надо.

– «Пошире – поуже» в Лозанне – тоже неправда?
– При Семине я никогда не входила в раздевалку. И, естественно, никогда не указывала, что делать на поле. Если я сейчас пью чай, я могу сказать, хорошо он заварен или плохо. Но я не знаю, как его заваривали. Точно так же я могу судить о качестве игры, но не скажу, почему команда так сыграла. В этом должен разбираться тренер.

– Почему вы именно при Семине не входили в раздевалку?
– Потому что не видела в этом смысла.

– Еще раз – компенсация меньше 12 окладов?
– Да! Вопрос о ней решался на совете директоров. Все его члены знают, что 12 окладов – это ложь.

– Вы родились в семье военнослужащего. Это повлияло на ваш характер?
– Конечно. Личность каждого человека формирует семья.

– Ваш отец пострадал после перелета и ушел из авиации. Что конкретно произошло?
– Он облетал новый тип самолета – бомбардировщик дальней авиации. То есть после того, как летчики-испытатели полетали и сказали, что конструкция готова, нескольким полкам предоставляли на облет эти машины. Так дали и отцу. В итоге разбился почти весь его полк, а папа вместе с командиром приземлился в горящем самолете. Чудом выжил. Это случилось в 1960-х, тогда людей особо не жалели.

– Кем работала мама?
– Учителем математики и директором школы. Она была очень яркой личностью. В 15 лет без согласия отца, моего деда, переехала из Тюмени в Ригу к тете, поступила там в техникум, потом в университет на мехмат.

– Вашим учителем в школе музыки был Ростропович. Попадало от него прилично?
– Дело в том, что я заканчивала класс фортепиано, а Ростропович вел оркестр – это случалось раз в месяц. Репетиции оркестра я ненавидела. Для пианиста это всегда большое испытание. Неправильно вступил, и все понимают, что тут твоя ошибка. Когда что-то не получалось, дирижер говорил: «Ну, вот опять». Но Ростропович был другим.

– Каким?
– Он никогда и никому не сделал ни одного замечания. Только смотрел, чтобы дать понять, что увидел, кто накосячил. И поехали дальше. Он никого не унижал. Такое уважение, такую деликатность я увидела впервые в жизни. Хотя мы были никем по сравнению с ним.

– Вы ходили на курсы в МГУ, но поступили в Плешку. Почему?
– Мама лежала в реанимации, и я пропустила экзамены во все вузы. Осталась только вечерняя Плешка. Потом уже переводилась на дневной, плюс меня взяли на спецкурс в МГУ.

– И дальше перешли работать в Госплан. Не скучно?
– Да вы что! Там я испытала кайф, это было прекрасное время. Во-первых, пришла, когда стояли громадные ЕС ЭВМ, перфокарты набивали, и все хотели прорыва на электронном поприще. И вдруг Госплан купил первый мини-компьютер Wang. Нас на них даже не учили работать. А меня как отличницу попросили объяснить, что с этим делать.

– Объяснили?
– Больше того – к этому мини-компьютеру я написала первую программу на языке Basic. За 20 дней! Память там была всего 32 килобайта, а мне нужно было уложить информацию по всему СССР. Я консультировалась во всех своих университетах, укладывала информацию слоями, выгружала. В итоге программа работала 15 лет, потому что оказалась очень быстрой и удобной.

– Что она выполняла?
– Расчет капитальных вложений СССР по приростной фондоотдаче в разрезе 15 республик.

– Понятно.
– Это было прорывом. С тех пор каждый сотрудник отдела капитальных вложений мог работать не на счетах или арифмометре, а сразу на компьютере. Я ведь еще написала сервисное меню: «Входя, нажмите такую кнопку. Если хотите сделать это – такую-то». Потому что люди впервые все это видели.

– Как перебрались в политику?
– Никуда не перебиралась. Я работала менеджером в избирательных штабах нескольких партий. Первым опытом оказался штаб партии ПРЕС («Партия российского единства и согласия» – прим. Eurosport.ru), куда пригласил Шохин (президент Российского союза промышленников и предпринимателей – прим. Eurosport.ru), мы с ним давно знакомы. Шел 1993 год, первые выборы в Думу. В итоге я занималась всем – от социологических опросов до финансов. А партия набрала 6,5% голосов по России при барьере в 5% и прошла в Думу. Для организации, созданной за пять месяцев до выборов, это было достижением.

– До этого вы стояли на баррикадах за Ельцина.
– Да, как и многие тысячи москвичей. Правда, в 11 вечера всех женщин попросили уйти, и я ушла.

– Почему вам не нравился советский строй?
– Он закрыл творчество для всех. Мне хотелось свободы, и эту свободу нам дала перестройка.

– Одно время вы работали руководителем департамента международных связей департамента строительства мэрии. То есть были почти как Путин, только в Москве. Причем в то же самое время.
– Спокойнее со сравнениями, мой статус был ниже. То время я вспоминаю как очень сложное. Нефть стоила 15 долларов за баррель, отсутствовали живые деньги, расчеты проводились зачетом – я тебе сделал на три рубля, и ты так сделай. Поэтому поиск финансирования живыми деньгами был моей задачей. Сейчас это кажется невероятным, но тогда нам удалось привлечь EBRD (Европейский банк реконструкции и развития – прим. Eurosport.ru) для финансирования сложных проектов в Москве. Банк впервые пришел в Россию и выделил сразу 450 миллионов долларов.

– Как вы его заманили?
– По уставу, EBRD не кредитует государственные учреждения. Было бесполезно просить деньги на развитие проектов мэрии. Мы придумали целую схему – утвердили городскую программу по сносу пятиэтажек и строительству народного гаража. Нашли пять банков, которые удовлетворили критериям EBRD – ВТБ, ОНЭКСИМ, «Сбербанк», «Токобанк»... В итоге EBRD дал деньги банкам, а мэрия с ними подписала договоры под наши программы.

– То есть за снос пятиэтажек люди должны хвалить не Лужкова, а вас?
– Нет, конечно, это заслуга Юрия Михайловича. Моя задача была найти деньги. На финансирование из бюджета РФ рассчитывать не приходилось. Кстати, президент EBRD Жак де Ларозьер, когда подписывал кредитный договор, сказал, что это самый быстрый проект в истории банка. Мы получили кредит за девять месяцев – работали как сумасшедшие.

– Также вы были замом Ресина в департаменте строительства. Вам нравилось, как развивалась Москва?
– Это большой опыт. В такое сложное время мы как-то умудрялись строить. Я, например, работала в тот момент, когда возводили Храм Христа Спасителя, мемориальный комплекс на Поклонной горе, реконструировали Манежную площадь, строили театр «Новая опера».

– Памятник Петру ставили при вас?
– Да, и мне он очень не нравится.

– Вы ведь точно в курсе: Петр – это Колумб с другой головой?
– Точно это никому не известно. Зураб Церетели – очень талантливый менеджер.

– Каким человеком запомнили Лужкова?
– Энергичным, творческим, требовательным и быстро обучающимся. Когда брали кредит в EBRD, было много банковской специфики, и Юрий Михайлович очень вникал: есть ли лучше условия, как сравнить, как понять. Что еще запомнилось – мэрия работала как часы. На все письма мэру сотрудник аппарата получал резолюцию в течение суток. Поэтому меня очень удивило, что сейчас в РЖД ответ можно ждать и 30 дней.

– Позвонить не могли?
– Могла, и звонила в приемную. Но делала это крайне редко.

– В «Интерросе» вы работали с Прохоровым.
– И с Владимиром Потаниным, Андреем Клишасом, Дмитрием Ушаковым. Много людей, с которыми до сих пор общаюсь. Мы были такими молодыми, амбициозными, рвались в бой, хотели наладить серьезный бизнес. И сделали это. Работали круглосуточно в прямом смысле слова, но получали громадное удовлетворение от работы, это дорогого стоит.

– Прохоров мог наорать?
– Не слышала. Обычно у него другая реакция – он каменел. Становился злым и сразу же каменел.

– Часто хотели все бросить?
– Не раз. И в «Интерросе», и в «Локомотиве».

– Что останавливало?
– Не умею бросать дело на полпути. Обычно вкладываю много сил и души в рабочие процессы и хочу видеть результат.

– Вы говорили, ваше главное достижение в ЦСКА – выведение рынков с территории спорткомплекса.
– Одно из. Вообще, у меня много достижений в ЦСКА.

– Как вы выкидывали рынки? Как Собянин – пришли и снесли?
– Нет, конечно. Вы знаете, что такое рынки? Это очень серые структуры, много наличных, неучтенных денег. Это 2000-е годы, было очень опасно. Тут Черкизовский закрывали – случилось много проблем. А я закрыла три крупнейших рынка в городе и избежала столкновений и хаоса.

– В чем секрет?
– Выстроила понятный для всех постепенный процесс выселения. Сказала: «Закроем рынки через два года». Со всеми сумела договориться. Дала время, чтобы предприниматели могли найти другое место, построиться. Для этого заручилась поддержкой Министерства обороны, мэрии Москвы и Министерства спорта. Лужков выпустил специальное постановление. Без этих ведомств я бы с такой работой не справилась.

– Когда работали в «Локомотиве», не разговаривали с мэрией и РЖД о территории Черкизона?
– Зачем? Футбольному клубу ничего не принадлежит на праве собственности. Все во владении РЖД. Если компании что-то надо, она может выйти с предложением.

– Клуб был в минусе по организации матчей. Это нормально?
– А как иначе? Мы платили РЖД аренду за стадион. Не платить ее нельзя – с точки зрения государственного управления между различными компаниями бесплатных услуг быть не может.

– Сделать стадион прибыльным вне матчей – реально?
– Нет. Спортивные объекты, особенно крупные, убыточны. Это касается всех стадионов, включая «Уэмбли». Единственный выход – концерты. «Локомотив» первым провел на своем стадионе концерт Depeche Mode в рамках их гастрольного евротура. Организаторы оказались очень довольны. К сожалению, по разным причинам, это не удалось поставить на регулярную основу. А музеями, магазинами и конференциями такую махину не окупить.

– Как вы относитесь к государственному финансированию футбола?
– Не вижу другого способа существования региональных клубов. Нельзя ожидать самоокупаемости в условиях жесткого регулирования. Нужно убрать многие запреты.

– Выживут несколько клубов. Может, с остальными сделать, как с автопромом, – умер и умер.
– Тоже рыночный подход. Но по такой логике все можно закрыть. Я думаю, что надо идти другим путем – увеличивать внутреннее потребление. Это азбучная истина экономики – надо заставить страну потреблять. Стимулирование внутреннего спроса даст толчок к развитию всех сфер.

– Хотя бы зарплаты в футболе можно снизить?
– Это даст кратковременный эффект. Надо проводить комплекс реформ, а не уходить в серые схемы при выплате зарплат.

Лучше как можно скорее убрать лимит. Когда его ослабили на одну позицию, зарплатные ожидания русских футболистов резко снизились. 29 стран Евросоюза не считаются легионерами друг у друга. Это здоровая конкуренция, она способствует прогрессу игроков. Мертенса я приглашала на 700 тысяч евро в год, а наш игрок требовал в два раза больше. Об уровне мастерства даже не говорю.

– Вы верующий человек?
– Скорее, да. Я редко хожу в церковь, но это и разные вещи – верующий и воцерковленный. Я считаю себе верующей.

– Помогаете благотворительным фондам?
– Да. И очень хорошо, что сейчас к благотворителям относятся с большим уважением. Потому что раньше в общественном сознании было: «Ой, они там что-то крутят». И переломный вклад в этот процесс внес фонд «Подари жизнь» Чулпан Хаматовой. Они очень много сделали для изменения отношения гражданского общества к благотворительным организациям.

– С игроками эту тему обсуждали?
– Да, не раз. И они жертвовали много денег. Делали это искренне, от души, никто себя не пиарил. Мы и кровь сдавали. Причем когда я обращалась, отказа не получила ни разу. Ребята молодцы, я горжусь ими.

Александр Головин

<<Часть 1>>