— Не могу не спросить про вашу травму.

— В августе планирую выйти на поле. Я, на самом деле, расстроился, когда узнал о сроках восстановления, не столько потому, что долго не выходил на поле, а потому, что «Локо» как раз набрал прекрасный ход и очень хотелось в этом участвовать. Тренер мне доверяет, все получалось. Правда, вторую часть сезона мы провели похуже, но в целом это лучший год для «Локо» за очень долгое время.

— Мне было бы страшно обидно не поехать на, возможно, единственный чемпионат мира в своей жизни из-за травмы.

— Я много об этом думал, и уже спокойно воспринимаю пропуск чемпионата. Конечно, у российского футболиста такие шансы бывают раз-два в жизни, но думать об этом снова и снова нет смысла. За Россию буду болеть, но в качестве зрителя ехать в Бразилию не хочу — поеду лучше с семьей на море и навещу маму лишний раз.

— Вы единственный футболист «Локомотива», который родом из Москвы. Чувствуете себя хранителем клубных традиций?

— Я горжусь тем, что я коренной москвич. Причем не откуда-нибудь там, а родился в Гольянове — том же районе, что мой отец и дед. У меня там живет мама и сестра с детьми и мужем, я до сих пор оттуда, считай, не уехал. Есть друзья, с которыми жил в одном подъезде, мы с ними переписываемся, встречаемся. Прекрасный район, я там провел отличные семнадцать лет жизни. Когда приезжаю в Гольяново, привожу всем футболки «Локомотива», делаю билеты на матчи.

— Ну, репутация у Гольянова, прямо скажем, спорная.

— Возможно, раньше было получше, хотя Гольяново всегда считалось небезопасным районом. Но я застал еще то время, когда дети гуляли во дворах: сейчас дети спокойно бегают по двору только в дорогих домах с закрытой территорией. Мое же детство прошло спокойно, потому что многие из серьезных людей, которые держали район, уважали меня и не давали никому трогать. Просто они все болели за футбол. Когда я перешел в спартаковскую школу, зауважали окончательно.

— Это вообще спартаковский же район.

— Да. Наш сосед по лестничной клетке был заметным человеком среди спартаковских, всегда ездил на выезды с командой. Он и был, можно сказать, моей крышей. Году в 1993 папа начал брать меня на старый стадион «Локомотив», там были старинные деревянные сиденья. На нем играли тогда как раз «Локо» и «Спартак». Но были и фанаты других команд: я пару раз получал подзатыльники за спартаковские шарфы. Когда в середине девяностых начались настоящие фанатские войны, родители даже запретили мне в спартаковской шапке ходить.

— Так все разборки вокруг футбола крутились?

— Не все, конечно. Один раз с другом у палатки получили, потому что перед нами в очередь встал какой-то мужик. Мы спросили, зачем он тут встал, а из-за палатки вышли пятеро его друзей и чуть-чуть нас попинали. Ну и, конечно, банальные бандиты были — просто я с ними в силу возраста не пересекался. Хотя мой крестный, Слава, царствие ему небесное, ездил на крутых машинах, дарил мне самые крутые подарки на день рожденья (американские жвачки и радиоуправляемые машинки) и нигде не работал. Зато отец честно пахал на заводе, потом стал военным.

— В те времена у местных еще не было конфликтов с приезжими?

— Мигранты появились после открытия Черкизовского рынка в конце девяностых. На день рожденья Гитлера Гольяново вымирало, на улицах были только скинхеды, которые рыскали по району в поисках мигрантов, чтобы их избивать. А так серьезных происшествий не было. Зато был прекрасный кинотеатр «София», куда я все детство ходил, и бильярд, который сейчас, к сожалению, закрыли.

— А в футбол-то вы там же учились играть?

— Играть в футбол я начал на поле около ближайшей школы. Каждое воскресенье отец будил меня и вел играть в футбол. Неважно, что было на улице — дождь, снег, грязь — мы вставали и шли играть с отцовскими друзьями. Он говорил: «Футбол состоится в любую погоду». И хотя его уже два года нет, его друзья до сих пор собираются, приводят сыновей и играют каждое воскресенье. Это не какой-то клуб, обычная школа, обычное дворовое поле и обычные ребята. Когда была годовщина папы, я туда приезжал, проставлялся, угощал парней пивом. Его друзья сказали: «Будем играть каждое воскресенье в память о твоем отце, пока сил хватит выходить из дома». Те, кто рос вместе со мной, тоже играют, хотя у всех уже работа, семьи. И даже те, кто давно переехал в другие районы, приезжают на это самое поле. Команды делятся по возрасту — ветераны против молодежи. Кстати, Марат Измайлов, который успел поиграть за «Локомотив» и лиссабонский «Спортинг», тоже вырос в Гольянове, буквально в соседнем дворе.

— Это, наверно, как для многих бразильцев футбол — единственная возможность выбраться из трущоб.

— Да что вы, Гольяново гораздо лучше бразильских трущоб судя по тому, что рассказывали бразильцы из «Локо». Хотя из моих товарищей по школе многие спились, кто-то сидел уже. Когда я приезжаю к маме, она всегда рассказывает: кто-то из них из тюрьмы вышел, кто-то на наркотики подсел. В этом смысле Гольяново не стоит на месте. Во дворе постоянно жизнь: там вызовут милицию, тут какие-то проститутки или накротики продают.

— Жизнь ключом, да.

— Между прочим, я до недавнего времени жил в центре, на Полянке. Там было неплохо, но когда я возвращался домой вечерами, двор напоминал мне худшие моменты из Гольянова. Я уже познакомился с Олей, своей будущей женой, и ее приходилось встречать на улице, чтобы она не шла одна по этому двору.

— В семнадцать лет вы уехали играть за «Томь». Подозреваю, что это был не менее любопытный опыт, чем детство в Гольянове в девяностых.

— Да, мне надо было либо переподписать контракт со «Спартаком» и остаться еще на пять лет в команде, которой я не был нужен, либо уезжать в провинцию. У меня появился агент, который нашел вариант с «Томью», и я принял решение уехать в Томск. Пришел домой и сказал об этом родителям за ужином. Папа сказал: «Это твой выбор. Но на твоем месте я бы попробовал в другой московской команде». А я хотел вырасти и окрепнуть по-настоящему. Поначалу было очень тяжело адаптироваться: мне было 18, а другим игрокам по 25-30. У них были семьи, дети, дома. Из молодых были только я и Паша Погребняк, который теперь играет в английском «Рединге». Через два месяца после переезда я дебютировал в матче с Ростовом, вышел на замену на 76 минуте, помню это до сих пор. Мне тогда было 18, хотелось погулять, тем более, что появились деньги. На самом деле, Томск совсем не такой, каким кажется из Москвы: там даже в те времена было три клуба, и мне очень хотелось в них тусоваться, это было постоянное искушение.

— Какой бы ты совет дал молодым игрокам в такой же ситуации: ждать своего шанса на лавке или уезжать в команду попроще?

— Я всегда советую молодым не сидеть на лавке в топовых командах. Может, шанс появится, а может и не появится. Иногда нужно делать шаг назад.

— А поиграть в Европе ты бы хотел?

— Конечно, я мечтаю уехать играть в Европу и поиграть в топовом чемпионате! Лучше всего в Англии или Германии. Но я бы хотел играть в большом клубе, в команде без амбиций не хочется. Я не боюсь этого переезда. Правда, опыт других русских футболистов, которые пробовали себя там в последние годы, был не самый позитивный, но конкуренция меня никогда не пугала.

— Гольяновская закалка?

— Скорее, воспитание. Хотя вот москвичи из других районов правда на нас мало похожи. Приезжие из провинции гораздо целеустремленнее — это по нашей молодежке хорошо заметно. Меня, как коренного москвича, это смущает, но с этим ничего не поделаешь.

Автор: Серафим Ореханов