ДРАМАН ШАГАЕТ по левому флангу тренировочного турецкого поля и тянет худые черные руки к небу. «Я! Я!» – кричит он и мгновенно срывается с места. Спустя десяток секунд мяч будет принят, соперник обыгран, но удар последует куда-то в сторону танцующего на ветру углового флажка. В этом – вся игровая жизнь Драмана в России – он старается, борется и иногда кричит, но спустя четыре года лишь на предсезонных сборах отлепляет штаны от скамейки.

«Д-д-д-д-д», – долбит по трибунам дождь.

«Д-д-д-д-д», – стучит зубами Драман, покидая поле.

В первом контрольном матче под темным турецким небом «Локомотив» обыгрывает румынских атлетов из «Университати», успевая выпустить на поле чуть ли не всех подхваченных из Москвы футболистов. Драман с прочими резервистами играет первый тайм и, натягивая клубную олимпийку, уплетает горячую пиццу, прячась от холодного дождя под навесом.

– Устал? – спрашиваю на русском.

– Все ОК, все ОК, – обнажает белоснежные зубы Драман.

В КОРИДОРЕ ВЫРОСШЕГО на самом берегу средиземного моря отеля, Драман куда разговорчивее. Он выходит из номера, в котором все свободное время тратит на телефонную связь с любимой и далекой Ганой, и устраивается в низком кресле.

– Сегодня я отыграл всего один тайм, но, на самом деле, это тоже не очень легко, – закидывая ногу на ногу, улыбается Драман. – В первые минуты, десятки минут, все стараются показать себя с лучшей стороны, показать, что они готовы, поэтому игра получается очень жесткой. Уже потом, если тебе удастся захватить инициативу, играть становится гораздо легче. Своей игрой, я в общем-то доволен. Задачу выполнил, сопернику развернуться не дал.

– Ты выглядишь грустным, – киваю я. – Если хочешь, можем поговорить не о футболе. Расскажи, как ты провел отпуск?

– Что-то около недели я провел в Дубае: грелся, отдыхал. А потом вернулся домой, в Гану. На пару дней остановился в столице, а потом на десять дней махнул в родной город – к семье и друзьям. От Аккры туда часа три езды. Город называется Бронг-Ахафо.

– Новый год тоже встречал с семьей?

– Да, но вообще я не то, чтобы с размахом отмечаю все эти новогодние праздники. Я мусульманин, а рождество – это все-таки праздник христиан. Поэтому, для меня гораздо важнее просто побыть со своей семьей, чем устраивать большие вечеринки.

Гостиничный лифт, из которого открываются чудные виды на бьющееся о берег море, то и дело звенит. За четверть часа мимо нас прошагали все осевшие неподалеку красно-зеленые парни. Каждый из них подходит к Драману, треплет его по голове и кричит что-то в духе «My black friend». Драман улыбается. «Удачи тебе, удачи», – с акцентом выговаривает он и снова поворачивается ко мне.

– В 2007-м ты сказал, что знаешь только три русских слова: «Раз, два, три», но очень хочешь выучить этот язык. Как продвигаются дела?

– (Смеется.) Да-да, эти три слова я действительно знал лучше всего. Дело в том, что какое-то время я играл в Сербии, поэтому отдельные слова, отдельные фразы мог повторить и на русском – эти языки похожи. А сейчас, скажем так, большинство из того, что мне говорят, я понимаю. Цепляюсь за отдельные слова, за какие-то знакомые обороты, и, так или иначе, смысл фразы улавливаю. Такого, чтобы я совсем-совсем ничего не понимал, практически не бывает. Вообще, на мой взгляд, язык – это все-таки не самое главное. На футбольном поле совсем не обязательно кричать «вперед» или «левее». Если вы с партнером понимаете друг друга на языке футбола, ты без всяких подсказок побежишь туда, куда он сделает передачу.

– Поклонники Романа Павлюченко считают, что все его английские беды связаны с незнанием языка.

– Посмотри на Веллитона, на Вагнера Лава. Разве они сильно страдают от незнания русского? Все это чушь. Люди, которые думают так, как ты сказал, либо лгут, либо пытаются оправдать собственные неудачи, что, в общем-то, не исключает первого.

– КТО В «ЛОКОМОТИВЕ» твои главные друзья?

– На самом деле, у меня практически нет близких друзей. По крайней мере, там, где идет речь о работе. Я общаюсь с Джиби (Фаллом – прим. Sports.ru), с другими ребятами. Но разделять людей вокруг меня, на «близких друзей» или «просто друзей» я не хочу, и никогда так не поступал. Мои одноклубники – это мои коллеги. Мы часто общаемся и еще чаще играем в футбол. На этом все.

– С кем ты проводишь выходные, свободное время?

– У меня есть печальная история на этот счет. Мне сложно вспомнить, когда это было… Кажется, перед вылетом в Махачкалу в прошлом сезоне. Чаще всего я общался с двумя парнями – один из них прилетел в Москву из Гвинеи и учился в московском университете, другой – работал здесь парикмахером. Перед матчем мы договорились, что если «Локо» победит – поедем в ресторан, устроим настоящую хэллоуиновскую вечеринку, отпразднуем, как надо. Но почти сразу по прилету в Махачкалу, мне пришла смс-ка: «Перезвони, у меня важное сообщение». Спустя несколько минут, я узнал, что оба парня попали в аварию и погибли. С тех пор, в Москве у меня почти не осталось знакомых. Свободное время я провожу с самим собой.

– Как именно?

– Я домашний человек, люблю поваляться, поглазеть в телевизор. Живу я один. Иногда мне может позвонить Гильерме и вытащить в ресторан или еще куда-нибудь. Именно, что «вытащить». Я не очень-то люблю выходить из дома.

– Томислав Дуймович ходит в театр, Гильерме слушает Тимати, Веллитон встречается со звездами реалити-шоу. Что делаешь ты для того, чтобы сблизиться с Россией?

– Музыка, музыка! Есть одна русская группа, которая мне действительно нравится. Но названия их я не помню. Вообще, нам, африканским футболистам, больше по душе RN’B, soul и все такое. Но иногда это дико надоедает, поэтому нужно чем-то разбавлять. Эта русская группа, кстати, играет отличный рок.

– Что в России до сих пор тебя удивляет?

– Таких вещей очень много, поверь, очень много. Но ты журналист, поэтому, извини, но я не хочу об этом говорить. Могу лишь сказать, что если отбросить клубные проблемы и говорить именно о жизни, мне в России нравится, честно. Если хочешь пример, команда должна была выйти из отпуска шестого января. Но я был в Москве уже второго. Соскучился.

– Твои представления о России сильно расходятся с сегодняшним пониманием этой страны?

– Прежде всего, я хочу сказать, что мой приезд в Россию был отчасти вынужденным. В первую очередь, это было решение президента моего бывшего клуба, турецкого «Генчлербирлиги», который получил за меня довольно большие деньги. Я не хочу сказать, что я был не доволен или что-то в этом роде: я все понимаю, это было в интересах клуба, и я ничего не мог поделать. В принципе, мне было интересно попробовать себя в России. Я приезжал в большой клуб, с большими задачами. Мне сложно передать это словами, но психологически этот переезд дался мне нелегко. Россия оказалась совершенно не той страной, какой она мне представлялась. Все люди склонны к стереотипам, поэтому, конечно, я считал, что здесь бесконечные и лютые морозы. Но когда я прилетел сюда в июле и увидел теплую зеленую страну, все это уже не имело никакого значения.

– Правда, что главный тренер этого турецкого клуба, узнав о твоем переходе, подал в отставку?

– Да, но его можно понять. Мы тогда шли на шестом месте, боролись за еврокубки. Я был одним из ключевых футболистов, который успел поиграть чуть ли не на всех позициях, кроме центрального и крайнего защитника. Тренер был абсолютно против моего ухода, поэтому, когда узнал, что клуб достиг договоренности с «Локомотивом», был вне себя от злости. Более того, в то время я еще тренировался в Турции, и через пару дней пришел новый тренер, которому, конечно же, не успели сразу сообщить, какие футболисты покидают команду. Так вот, когда он увидел в этом списке мою фамилию, тоже подал в отставку (смеется.). Говорил, что без меня, ему поставленной задачи не решить.

– Твое главное разочарование в России?

– В обычной жизни? То, что пока я так и не смог заиграть в «Локомотиве» – вот, что расстраивает меня больше всего. Вся моя жизнь крутится вокруг работы, поэтому если не ладится в клубе – не ладится и во всем остальном. Каких-то конкретных жизненных примеров у меня нет.

– Похоже, что ты станешь одним из первых чернокожих футболистов премьер-лиги, которые не жалуются на расизм.

– Расизм есть везде, не только в России. Поэтому я просто не вижу смысла говорить об этом. Более того, мне неприятно слышать такие разговоры. Я помню, как однажды, после товарищеского матча с Мексикой в Лондоне, мы сидели одной большой компанией в ресторане. Рассказывали, кто и где играет, как у кого дела. «Меня зовут Хамину Драман, я играю в России, за «Локомотив». «Какого черта ты забыл в этой расистской стране?» – спрашивали все вокруг. Честно говоря, мне стало так неприятно, что я просто вышел из-за стола и ушел в свой номер. Главное, что я хочу сказать: я почти уверен, что после ЧМ-18 ситуация изменится. Это просто немыслимо, чтобы такое грандиозное событие прошло бесследно.

- До России ты топтал газоны в Турции и Сербии – странах, где орудуют одни из самых горячих футбольных ультрас. В России ты скучаешь по забитым трибунам?

– Конечно, когда я в первый раз увидел полупустой стадион «Локомотива», я был в настоящем в шоке. Но удивляет и растаивает меня и кое-что другое: в той же Сербии фанаты гораздо добрее, чем в России. Они поддерживают команду даже в самые сложные времена, при любых результатах. Легко болеть за тех, кто все время выигрывает. Но настоящая любовь проявляется тогда, когда все остальное валится из рук. Я не хочу сказать, что в России люди не по-настоящему любят свои клубы. Просто здесь все зависит от результата, фанаты слишком требовательны. Хорошей поддержки в трудную минуту – вот, чего мне действительно не хватает.

– Ты знаешь, кто такие локогерлз?

– Что-что?

– Девочки-болельщицы, которые очень любят смотреть, как бегают по полю смазливые мальчики.

– Ха-ха. Разве это так плохо? Футбол – это игра, которую любят все. Поэтому я только за то, чтобы как можно больше красивых девушек приходили на стадион и поддерживали команду.

Черные звезды

– За год до перехода в «Локо» ты ездил на чемпионат мира в Германию. Расскажи своим российским одноклубникам, что это такое – играть на чемпионате мира?

– Чемпионат мира – это турнир, который просто не должен кончаться. Никто из участников не хочет слышать финального свистка. Поверь, это одна из главных грез всех футболистов – чтобы Кубок мира превратился в лигу, где ты выходишь на поле каждую неделю.

– Ты пропустил ЧМ в ЮАР, но твоя сборная приняла участие в двух самых сумасшедших играх турнира. Как ты праздновал победу над американцами?

– Ты действительно думаешь, что я смотрел эти матчи? Я бы просто сошел с ума! Единственное, на что хватало моих нервов – это хайлайты на YouTube. К тому же, мы тогда сидели на австрийском сборе «Локомотива», поэтому свободного времени было не так много. Но особенно приятно, что в игре с американцами победный гол забил парнишка, выступавший под моим, 23-м, номером (речь идет о Кевине-Принсе Боатенге – прим. Sports,ru). И все в Гане говорили «23-й номер прибил США» (смеется.).

– Расскажи, как ты относишься к Луису Суаресу.

– (Смеется.) Это был настоящий вынос мозга! Самое обидное, что Доминик (Доминик Адийя – именно после его удара головой Суарес сыграл рукой – прим. Sports.ru) играл свой первый матч на взрослом чемпионате мира. И тут такое! Конечно, это был шок для всех нас. Но я не сужу Суареса, на его месте мог оказаться любой. Конечно, он рисковал. Но в жизни нужно рисковать.

– В Гане чучела Суареса не жгли?

– Насколько я знаю – нет (смеется.). Но вряд ли он когда-нибудь еще услышит столько оскорблений.

– Бразилию любят за красоту, Аргентину – за Лео Месси, Россию – за непредсказуемость. Расскажи, за что болельщику любить ганскую сборную в первую очередь?

– У нас есть несколько больших, настоящих звезд: Эссьен, Мунтари и другие. Но когда мы вместе – это единое целое. Не набор более звездных и менее звездных футболистов, а настоящая команда, в которой все готовы биться друг за друга. В центре ганского флага – черная звезда. Это и есть наша команда.

«Локомотив»

Драман потягивается в кресле и показывает на часы. Тикают последние минуты до отбоя. Драман улыбается, понимая, что у меня явно остались вопросы, еще раз смотрит на часы и, наконец, говорит: «Все нормально. Продолжай». «Три минуты», – обещаю я.

– За то время, что ты работаешь в России, в «Локомотиве» сменилось пять тренеров. С каким из них тебе жилось сложнее всего?

– С Рахимовым и Семиным. Я не хочу говорить ничего плохого, это хорошие умные тренеры. Но у меня все-таки была одна проблема: OK, ты можешь не ставить меня в состав – ты главный, и это твое решение. Но я никогда не понимал, почему нельзя просто сесть и объяснить свою позицию? Объяснить, что нужно делать. Объяснить, почему я не прохожу в состав. В конце концов, у каждого футболиста есть контракт, а в нем прописана не самая маленькая зарплата. Тренер может не видеть тебя в составе, но в этом случае, нужно продавать игрока. Зачем наносить материальный ущерб клубу? Зарплату платит не тренер. Не знаю, как другим, но мне не интересно получать деньги за просиживание штанов. Я не хочу этого. В этом и заключается моя главная проблема. А Рахимов и Семин просто закрывали на это глаза.

– Ты помнишь свой гол «Локомотиву» за «Кубань»? Совсем недавно ты сказал, что в тот момент ты представлял, будто на воротах стоит сам Рахимов.

– (Смеется.) Наверное, это звучит грубовато, но я не имел в виду ничего плохого. Никакого негатива. Я говорю лишь о том, что та игра, тот гол – это моя попытка докричаться до тренера, показать, что нужно уважать всех футболистов. Нужно идти на контакт. Если хочешь, просто доказать, что я хороший футболист.

Драман подходит к двери своего номера, где Джиби Фалль по-прежнему тараторит в трубку, как он скучает по семье. Хамину улыбается и тянет мне худую черную руку. «Что-нибудь еще?» – спрашивает он.

– Представь, что завтра ты уходишь из «Локомотива». Что ты скажешь на прощание?

– Я не буду жаловаться или оправдываться. Болельщикам «Локомотива» я всегда буду желать всего самого лучшего. И если когда-нибудь «Локо» выиграет Лигу чемпионов, поверь, я буду по-настоящему счастлив. И всем своим друзьям я обязательно скажу, что это моя команда, мой клуб. Я играл здесь, и я благодарен всем тем людям, с которыми я работал в Москве. Игроки приходят и уходят, «Локомотив» – будет всегда.

Виталий Суворов
Фото: РИА Новости/Илья Питалев, STF