Жозе и arrogance

— Чуть ли не в каждом интервью вас о Моуринью спрашивают.
— Я к этому отношусь с пониманием. Что тут можно сделать? Моуринью ведь ведущая фигура в современном футболе. Но в этот раз, надеюсь, обойдемся без этой темы?

— Предлагаю сразу отстреляться.
— Это будет легко. Чем дальше, тем проще.

— Что о нем в первую очередь вспоминается?
— Понятно, что в 2002 году Жозе был только набирающим высоту тренером. Но уже тогда излучал уверенность в себе. Моуринью имел свой взгляд на футбол и не стеснялся об этом говорить. Со временем, может, он и изменился.

— Думаете?
— Успех меняет людей.

— И Жозе?
— Два года назад виделся с ним. Моуринью тогда приезжал в Бостон вместе с «Интером». Поговорили, посмеялись. Ничего вроде как и не изменилось.

— Совсем?
— Я постарел, он поседел.

— Не сомневались – узнает ли?
— Это было бы странно. А вам показалось бы нормальным, если бы Жозе меня не вспомнил?

— Я бы не удивился.
— Тут ведь речь не идет о том, что он стал великим и забыл тех, с кем сводила жизнь. Это говорило бы против него. Ты не помнишь игрока, которого сам купил за пять миллионов! Или у тебя с головой не в порядке, или ты в полном склерозе. Жозе – простой человек. Такой же, как и мы. И у него нет arrogance, как принято выписывать. Я вам даже больше скажу. Моуринью знает тех футболистов, с которыми никогда и не пересечется.

— Это как?
— Тех, кто выступает в низших лигах. Жозе, скажем, знает игроков сборной Литвы. И это меня пора­зило. Но я понял: он – человек футбола, и живет этим. Не сомневаюсь даже, что Моуринью помнит всех, кого тренировал в «Лейрии».

— Моуринью или Гвардиола?
— Это широкий вопрос.

— Скорее, о ваших симпатиях.
— Не скрою: приятнее смотреть, как действует «Барселона». Но, как ни крути, на само поле выходят футболисты. Иньеста – Хави – Фабрегас – Месси могут играть у штрафной соперника. И никто им не помешает. Ты можешь прыгать выше головы и замотивировать своих футболистов, но мячом будешь владеть меньше. Нет в мире команды, которая бы гоняла каталонцев. Моуринью это отлично понимает. От этого отталкиваясь, и ищет ключ к победе.

— Нашел, считаете?
— 150 процентов самоотдачи. И, бе­зусловно, фортуна.

Большой друг, маленький друг

— Самый колоритный тренер? За вычетом Моуринью, естественно…
— Эрик Геретс.

— Поясните?
— Это пример тренера, который мотивирует команду. Геретс никогда не зацикливался на том, против какого соперника предстоит играть. Для него важнее было, как мы будет действовать.

— Дмитрий Хохлов говорил о бельгийце: «Его отношения с игроками носили уставной характер».
— Соглашусь, пожалуй. Геретс не спрашивал, устал ли кто. Это ему просто неинтересно. И отношения он выстраивал вот так (стучит по столу). Тренируются все, вне зависимости от самочувствия. Да и не припомню в «Брюгге» проходных тренировок. Каждая – битва. Пульс – двести. Понятно, что это был перегиб. В то же самое время и тренировки не назовешь безынтересными.

— Самое памятное упражнение?
— На предыгровой тренировке. Надо сделать передачу во фланг и спешить в штрафную на прострел. Это упражнение выполняли на деньги. До пяти голов. Кто первый достигнет заданной отметки. То есть Геретс всегда стремился мотивировать.

— Эмоции оставались?
— Эмоций добавляли победы. А выигрывали мы часто. Титул взяли, опередив ближайшего преследователя очков на двадцать. Каждого соперника разрывали с крупным счетом. Кто знает, сработал бы этот подход в Англии или Испании, где проводят больше матчей. Но «под» Бельгию Геретс был идеальным тренером.

— Сам Геретс говорил, что понять русских можно, лишь выпив с ними водки.
— Я помню, в шести матчах чуть ли не восемь мячей забил. Следом – необъяснимая пауза. Геретс и сказал: «Раньше ты был мне большой друг, а теперь – маленький». Это и отличало его от Моуринью. Жозе стремился сохранить доверие даже тех, кто чаще оказывался на скамейке запасных. Понятно, что без конфликтов не обходилось. Не всем эго позволяет вынести непопадание в состав.

— А вам?
— Начнем с того, что я мало когда не играл. Даже в «Порту» провел в первый год больше всех матчей. Когда же и оказывался на скамейке, никогда не поднимал волн. Это самое простое, подойти к тренеру: «Коуч, почему я не играю?» Самое простое, уточню, для тренера: «Потому что ты слабее». Зачем искать этот ответ? Игрок сам должен понимать причины. Ни один тренер никогда не станет держать в запасе футболиста, который сильнее конкурента.

— Даже в случае личной неприязни?
— Когда перешел в «Белененсиш», оказался в такой ситуации. Этот клуб возглавлял Жорже Жезус, который сейчас тренирует «Бенфику». И он, видимо, подумал, что я буду перебивать его авторитет. Надо сказать, меня все знали. Для этой команды я – фигура. Хотя никогда себя так и не ставил. Сам по себе в конфликт никогда не вступлю.

— Пришлось?
— На тренировке произошел эпизод. Я пошел на прострел, но первым оказался вратарь, который тут же и адресовал мяч партнеру. Жезус начал мне выговаривать: «Ты уже должен был накрывать защитника». Я говорю: «Трудно быть в двух местах одновременно». Он же того и ждал: «Но здесь командую я!»

— Чем все закончилось?
— Я ответил: «Конечно, командуй». Самое забавное, что другие футболисты начали смеяться. Это, конечно, ему не понравилось, и в дальнейшем у нас не сложились отношения. Я так и не понял, зачем он звал меня в «Белененсиш».

«Черный с канистрой»

— Хавьер Клементе, комментируя ваш переход в «Реал Сосьедад», удивил: «Конечно, мы покупаем не Роналдо».
— С Клементе у меня сложились прекрасные отношения. Я тогда мучился болями в паху. Хавьер говорил: «Чувствуешь, что можешь тренироваться, – тренируйся. Чувствуешь, что не можешь, – отдыхай». Для него важно было, чтобы в субботу я играл. И отношения он строил на доверии. Знал, что не подведу.

— Когда называли тараном, обижались?
— Нет, я же знаю свои сильные стороны.

— Александр Тарханов, отмечая габариты, скорость и мышление, о технике говорил: «Ее просто не было».
— Я не верю, что Сан Федорович мог так сказать. Тарханов, знаю, очень хотел видеть меня в команде. С трудом можно предположить, что тренер настаивал бы на приобретении футболиста, у которого «просто нет техники».

— Придя в ЦСКА, делились впечатлениями: «Хохлов – лучший, а Радимов не играл на пределе возможностей».
— Радима тогда же продали в «Сарагосу».

— Да, а на вырученные деньги приобрели вас.
— Не знал. Что же касается Хохлова, то он, безусловно, выделялся. Это был мощный и сильный футболист. Тогда все говорили про Радима, но я не застал Влада в команде.

— Каким запомнился Августин Эгуавон?
— Как сейчас помню, приехал к нам зимой. На улице – минус двадцать пять. А он, бедный, без головного убора. Другой случай с ним интереснее вышел. Сам мне о нем и рассказывал. В 90‑х ведь темнокожих мало кто видел.

— Экзотика!
— Так у него бензин на полпути весь вышел. Августин где-то купил канистру бензина и пошел с ней по Москве. Прохожие замирали и взглядом провожали Эгуавона, чуть ли не пальцем тыкали: «Черный с канистрой». Да, тяжело ему приходилось.

— Как и вам.
— Помню – жара в квартире на Новослободской. Какой-то у меня blackout случился. Я поехал к Тарханову: «Может, отпустите?» Тем более техники нет (подмигивает).

— Не знали ведь об этом.
— Если бы знал, уехал бы – не спрашивая. Тогда же Тарханов успокоил, подобрал верные слова. Так и начал играть. Хотя сразу невзлюбил Москву и для себя решил, что нужно скорее уезжать.

Доска с гвоздем

— Беньяминас Зелькявичюс в далеком 1996 году говорил: «Эдгарас – парень амбициозный, грезит Европой».
— Так я в детстве газона зеленого не видел. Лишь по телевизору. Не хотелось всю жизнь топтать цемент. Литва ведь нефутбольная страна. Конечно, мечтал играть в хорошем чемпионате, где люди ходят на футбол, живут им и дышат.

— Я читал, что в 16 лет могли уехать в «Аустрию».
— Это сумасшедшая история. Меня отец попросил перенести какой-то блок в гараже. Помогая, наступил на доску с гвоздем. И он насквозь пробил ступню. Назавтра вылет в Австрию. Я же ходить могу через силу. Зелькявичюс мне и говорит: «Сейчас надо сыграть». Вот и вернулся домой ни с чем.

— После того, как не состоялся переход в «Кайзерслаутерн», отходили две недели.
— Это сейчас Россия добилась значительного прогресса. Телевидение, финансирование. Чуть-чуть, правда, хромает инфраструктура. Но это дело поправимое. Тогда же я был настроен на переезд в Германию.

— Хотя всю жизнь мечтали играть в Англии.
— Да, мог уехать. «Портсмут», «Эвертон», «Ньюкасл». Но что сейчас об этом писать? Это уже в прошлом. Не люблю, когда начинают говорить: «Меня вот хотели видеть там и сям».

— Скажите тогда, почему не сложилось?
— Почему же? Сложилось. Я ведь поиграл в Шотландии. Это Англия, скажем так, Б‑вариант. Как раз для меня. Стукнул тогда тридцать один год. В саму Англию поздновато было соваться. Шотландия же оставила неизгладимое впечатление.

— Неизгладимое?
— Какой-то дух во всем этом чувствуется. Футбол там, откровенно говоря, страшный. Созидательность отсутствует как класс. Сплошной бум-бам. Но что-то цепляет.

— Что же?
— Зрители! Летишь в подкат, достаешь соперника, по инерции выкатываешься с поля и слышишь в свой адрес бурю аплодисментов. Для них такие моменты значат больше даже, чем сам гол.

— Сами говорили, как отдыхали в Шотландии: «Сажусь за руль и еду до тех пор, пока не упрусь в какое-нибудь аббатство».

— Мне сейчас другое вспоминается.

— Заинтриговали.
— Через каждый километр – гольф-клуб. Эту игру уважал Клементе. Я с ним еще спорил: «Ну что это за гольф?» Хавьер тогда отзывался: «Подожди, ты еще поймешь». И я сейчас вынужден со своим тренером согласиться. Гольф – действительно стоящая игра.

— Стоящая?
— Это своеобразный тест на концентрацию внимания. Так как задействуются абсолютно все мышцы. Даже мышцы лица. Если будешь поднимать клюшку и думать о чем-то постороннем, пиши пропало.

Коусейру и баланс

— Жидрунас Карчемарскас говорил о Коусейру: «Очень спокойный, вдумчивый. Голос никогда не повышает, не паникует».
— Повысить голос не значит выйти из себя. Когда что-то неправильно выполняется, необходимо на этом акцентировать внимание. Какие у тебя есть возможности? Можешь сказать тихо, а можешь поднять голос. Какой путь более эффективный? Не думаю, что тренер не должен повышать голос.

— А что должен?
— Уважать футболиста. Можно, не повышая голос, выговаривать без всякого уважения. Жозе может повысить голос. Но при этом всегда остается в рамках дозволенного. Никто никого не унижает и не кроет матом.

— Тьягу Майя утверждает, что любимое слово Коусейру на работе – «сбалансированность». Подтвердите?
— Баланс везде нужен. Как в футболе, так и в жизни.

— И все же?
— Одно из, скажем так. Я вам такой пример приведу. Когда выступал за «Белененсиш», португальские журналисты все просили сравнить Жезуса и Моуринью.

— Сравнили?
— Я сказал, что у Моуринью общекомандные собрания никогда не превышали по времени двадцати минут. Жезус, напротив, задерживал на полтора часа. Коусейру в этом отношении ближе к Моуринью. Оба понимают, что цель не мутузить футболистов, вгоняя их в сон, а донести до них какие-то ключевые вещи.

— Тот же Карчемарскас уверяет, что футболисты были против ухода Коусейру из сборной Литвы.
— Да, и даже просили за него. Но нас не послушали. И я не удивлен. Зная тех людей, кто работает в федерации. Они, скорее, какие-то свои задачи решают, чем развивают футбол в стране.

— В конце 90‑х, говоря о сборной Литвы, сказали: «Это больная тема».
— Мало что изменилось. За это время не построили ни одного стадиона. Детям негде заниматься! Им остается тот же асфальт, на котором еще я играл. Вот здесь и кроется ответ на вопрос, почему у нас нет футбола. И не будет никогда.

— Даже так?
— Никто в этом не заинтересован. Все хотят лишь одного: выглядеть настоящими патриотами. Но ничего не делается! Хотя за то время возвели шесть баскетбольных арен и успели провести континентальное первенство по этому виду спорта.

— Александр Кержаков запустил в родном городе проект детской футбольной школы.
— Ко мне в свое время обратились: «Дай имя школе». «Пожалуйста», – отвечаю. Даже не знаю, существует ли она теперь. Этим надо заниматься, быть на месте постоянно. Сейчас же мне проще оплатить детям занятие в пристойных условиях. Не афишируя особо.

— Говорят, второй тренер и главный тренер – разные профессии.
— Не все сразу. Подождите! Я должен многому научиться. Каждый день в «Локомотиве» расцениваю как урок. Стараюсь все в себя впитывать. На данном этапе набираюсь опыта и рад, что такая возможность есть.

— Жозе Коусейру обещал, что будет прислушиваться к вашим словам.
— Так он и прислушивается. Понятно, что последнее слово всегда за ним. Но Жозе понимает, что пять голов лучше, чем одна. Ни один тренер не хотел бы иметь помощников, которые бы думали, как он сам. Зачем тогда они нужны?

— Насколько сложно донести мысли и интонацию Коусейру?
— Это нелегко. Требуется концентрация внимания. Например, на разборе соперника или на последнем собрании перед игрой. Я должен тщательно подбирать слова. И делать это быстро.

— Всего-то?
— Ну и не говорить дольше, чем Коусейру. Чтобы футболистам не казалось, что я говорю за него.

Кости в мышце

— Уже ассистируя Коусейру в сборной Литвы, отправились на кастинг в New England Revolution.
— Что вы, какой кастинг? Это был обычный просмотр. Я уже полгода был без футбола. Мне позвонили и спросили: «Не хотел бы ты попробовать свои силы в MLS?» Вот я и согласился.

— Не жалеете?
— Нисколько.

— Недавно заметили: «Американцы умеют делать шоу».
— Что перед игрой, что во время. Да так, что зрители не могут высидеть и двенадцати минут. Ходят куда-то, в очередях стоят, покупают еду.

— На фастфуд не подсели?
— Это не моя пища.

— Как питались?
— Сам готовил.

— Серьезно?
— Это мое хобби.

— Любимое блюдо?
— Рыба.

— Не поделитесь рецептом?
— Главное, чтобы рыба была хорошая. Я, например, предпочитаю дораду. Чистите ее, оборачиваете в фольгу и в духовку. Разогреваете до температуры в двести градусов. Затем сбавляете до ста семидесяти. Тридцать-сорок минут – и можно подавать на стол. Это просто. Проще, чем кажется.

— Что имели в виду, говоря о другой философии в Америке?
— Там футболом правит сама лига. Сидят в Нью-Йорке на Пятой авеню и решают: «Вот этот игрок подходит этой команде, а этот – другой». Они же и зарплатыплатят.

— И суммы определяют?
— Конечно. Но каждый имеет право отказаться, если считает, что достоин большего. Цифры, кстати, не составляют какой-то коммерческой тайны. Тут даже скрывать нечего. Все зарплаты доступны в Интернете. И так – в футболе, баскетболе и бейсболе.

— На бейсбол выбирались?
— Один раз. Хотя жил недалеко от «Фенуэй Парк», где свои матчи проводит «Бостон Ред Сокс». Смотрю: людей пол­ным-пол­но. Не понимаю, что они в этой игре нашли. Тысячи людей стоят, между собой переговариваются. Думаю: «Зачем только приходят?»

— И правда?
— А матч длится часа четыре. На все времени хватает.

— В Америке, слышал, вам выбили зубы.
— Видите? (Эдгарас указывает на правый глаз, заплывший кровью.) Это продолжение той истории. Я вставил имплант, и врачи занесли мне инфекцию. Три недели назад перенес операцию на глаз.

— Да и в футболе, говорят, большинство травм из-за докторов.
— Меня даже однажды залечили.

— Расскажите?
— Я в Шотландии надорвал мышцу. Врачи подумали – спазм и начали давить на мышцу. Снимок сделали – за голову схватились. «Что это за косточки?» Оказалось, что мышца, защищаясь, выбрасывала кальций и нарастила таким образом две косточки.

— Самое серьезное повреждение?
— Перед финалом Кубка УЕФА. Последняя минута предыгровой тренировки. И тут услышал хруст голеностопа. Разорвал все и вся. На шесть недель выбыл. А завтра – финал, и я должен был выйти в стартовом составе.

— Самый жестокий футболист?
— Не счесть таких! В той же Испании и Португалии выступает множество латиноамериканцев. Среди них попадаются знатные костоломы. Типа Пепе. Только в худшем варианте.

— Самый-самый?
— Горлукович! Это просто сумасшедший защитник. Когда играли против «Спартака», умудрился выбить мне оба голеностопа.

Русские дружелюбнее литовцев

— Константин Сарсания шутил в 2003 году: «Все равно Янкаускас в Россию приедет карьеру заканчивать».
— И раньше мог вернуться. Когда выступал в Португалии, меня зазывали обратно. Не буду называть клуб. Но это предложение отклонил. Не думал просто, что Москва так изменилась.

— Шестнадцать лет назад, выбираясь с женой в московские клубы, направлялись в «Сохо» или «Инфант».
— Я сейчас не хожу – я же тренер.

— Тренерам противопоказано?
— Не хожу, чтобы не встретить футболистов. Ну а если без шуток, я не любитель. Когда можно было, предпочитал играть в футбол. Сейчас же, когда и можно, уже не тянет. Накурено там тем более.

— Я знаю, участвовали в прощальном матче Дмитрия Аленичева.
— Да, был на трибуне.

— На трибуне?
— Желающих сыграть хватало. Да и я особо не рвался.

— Не пробрало до слез?
— Отличный праздник!

— Сами такой устроить не желали?
— Не люблю я быть в центре внимания.

— Два года назад бросили: «Литовцы слишком мало улыбаются».
— Ха, русские еще меньше. Хотя, должен заметить, русские более дружелюбны, чем литовцы.

— Не скажешь, судя по вам.
— Я уже шестнадцать лет не живу в Литве. Приезжая в Вильнюс, чувствую разницу. Когда заходишь в подъезд и с тобой не здоровается сосед… Это ведь самое малое, что можно сделать. Ничего не стоит сказать «Здравст­вуйте».

— Самый скучный город, в котором довелось жить?
— Даже не знаю.

— Не Сан-Себастьян?
— Да нет.

— Дмитрий Хохлов говорил об этом городе: «Два бара да одно казино – вот все достопримечательности».
— Дима, скорее, недоговорил. В Сан-Се­ба­стья­не – лучшая кухня в Европе. В этом крохотном городе есть три ресторана, которые входят в мировой топ‑10. Да и жить там легче, чем в Москве. За город можно добраться за десять-пятнадцать минут.

—  Ого!
— Чтобы выбраться на природу в Москве, нужно часа три. Это минимум. Да и планировать что-то тяжело. Скажем, с товарищем встречались. Звоню в условленное время: «Ты где?» «Подъезжаю! Через сорок минут буду», – говорит.

— Этот товарищ, случайно, не Шемберас?
— Угадали.

— Дейвидас обещался в случае победы над «Локомотивом» пригласить вас с Коусейру в ресторан.
— Кстати, так и не пригласил.

— Так повода не было.
— Надеюсь, Шемберасу еще долго придется его ждать. Тот платит, кто выигрывает, да? Лучше уж мне самому раскошелиться.

Нельсон Погосян, автор «Спорта»