Наблюдая за ним со стороны во время футбольных игр, у кромки поля, в обыденной жизни, невольно вспоминаешь мудрого Омара Хайяма: «Человек, словно в зеркале мир, многолик».

В Рахимове необъяснимо соседствуют лед и пламень, трезвый расчет и необузданные эмоции. Насколько мягок, ласков он в обращении с мячом, настолько непримирим, беспощаден в поединках с соперниками. Не только по отношению к ним, но и к себе самому. Удивительно, но на Рахимове свет клином сходился для тренеров самых разных, порой полярных футбольных воззрений. И приверженец комбинационного стиля Олег Романцев, и хранитель традиций 40-50-х годов Вячеслав Соловьев, и ярый поборник «ежовых рукавиц» для соперников на поле Юрий Сёмин отводили ему одну из ведущих ролей в своих командах, как и трое наставников испанского «Вальядолида», под руководством которых ему довелось провести там позапрошлый сезон.

Вот и Павел Садырин привлек в этом сезоне Рахимова на пробы в сборную России. 29-летний футболист, с прошлого лета защищающий цвета московского «Локомотива», 29 января дебютировал в главной команде страны, сыграв последние 7 минут матча с командой США, а потом полностью провел встречу со сборной Ирландии.

– Дебют в сборной – волнующее событие в жизни любого футболиста. Что испытывали вы в этот момент? – обращаюсь к Рахимову.
– Совершенно не нервничал. Не знаю, как повел бы себя в этой ситуации лет 10 назад, а в 29 былая восторженность прошла. Рассуждал так: если моя игра в клубе устраивает тренеров сборной, то чего волноваться. Показать ее – не проблема. Игрок я достаточно стабильный. Тем более при наплыве зрителей, присутствие которых всегда поднимает меня на более высокий энергетический уровень.

– Неужели вас не распирает от желания поехать на чемпионат мира?
– Очень хочу, конечно, закрепиться в составе сборной, выступить в США, кто из футболистов о таком не мечтает! Для этого необходимо раз за разом подтверждать достигнутый уровень в матчах за свой клуб, чтобы не исчезнуть из поля зрения тренеров сборной.

– Принимая приглашение в сборную России, вы, наверное, советовались с кем-то из своей республиканской федерации футбола?
– Нет, это мое самостоятельное решение. Таджикский футбол сейчас пришел в упадок, и до его возрождения я вряд ли доиграю. Сколько мне еще отпущено? Три-четыре года... Сборная Таджикистана за это время не сможет реально претендовать на выход в финальную часть чемпионата мира. И мечта сыграть в сборной СССР никогда не сбудется. Поэтому все надежды только на сборную России. Мое выступление в США, если оно состоится, стало бы реквиемом команде «Памир», которая была на равных с лучшими в чемпионате СССР, тем счастливым временем, когда мы играли вместе с русскими, украинцами, грузинами, армянами, литовцами, казахами...

– Вам дороги те времена?
– Не могу их забыть, и мои партнеры и соперники тех лет, с которыми сейчас доводится встречаться, тоже не могут. Я далек от политики, но распад нашего, советского футбола, в котором соперничали не только команды, но и различные школы футбола, считаю настоящей трагедией. Помню, в первый год выступлений «Памира» в высшей лиге мы старательно учились не только на примерах ведущих клубов – московских, киевского и тбилисского «Динамо», но кое-что заимствовали у «Арарата», «Жальгириса», «Черноморца». Палитра российского первенства беднее, импровизации, к примеру, этой изюминки в игре представителей футбольного юга, не стало почти совсем.

– Но это, скажем так, скорбь глобального масштаба. А вы лично что-то утратили с распадом чемпионата СССР?
– Свою команду. «Памир» олицетворял для меня футбольное братство. На поле мы, игроки, чувствовали себя единым целым, хотя не все дружили по жизни. Благодаря такой спайке «Памир» вышел в высшую лигу. Тренер Шариф Назаров был для нас, как родной отец. Режим и содержание тренировок у него полностью соответствовали нашему национальному характеру. Назаров знал каждого из нас вдоль и поперек. Его волновали каждая мелочь, плохое настроение игрока, неурядицы в его семье... Он решал все наши бытовые проблемы. От него можно было получить совет по любому, самому интимному вопросу. При такой заботе каждый из нас готов был в лепешку расшибиться, но отблагодарить тренера хорошей игрой.

Большое значение Назаров придавал психологическому настрою игроков. А нам, освобожденным от всех бытовых проблем, о чем еще было думать, как не о футболе. Отсюда такая целеустремленность, неизменно высокий боевой дух, характерный для «Памира».

– Неужто за все 10 лет пребывания в «Памире» у вас не было ни одного пасмурного дня?
– Случились такие в 1985 году. Тучи налетели со стороны. В те времена молодые игроки профсоюзных клубов были в какой-то мере заложниками ЦСКА. Каждый из нас два года должен был отдать известной почетной обязанности. Многие профсоюзные команды устраивали своих игроков в местные воинские части с тем, чтобы они сочетали «приятное с полезным»: солдат играет, а служба идет. В принципе это было запрещено, но армейское руководство зачастую смотрело на такие проделки сквозь пальцы. Ведь ЦСКА и другие армейские клубы – не резиновые, всех приличных игроков призывного возраста в них не загонишь.

В составе «Памира» тогда было семеро военнослужащих. У меня в шкафу тоже висело обмундирование пограничника. И вот готовимся мы к очередной игре с ЦСКА, нашим основным конкурентом за переход в высшую лигу, как вдруг на базу въезжают два УАЗика, битком набитые высокими армейскими чинами – полковниками, подполковниками. Оказалось, такой чести удостоилась наша семерка. Забрали нас – и в военную прокуратуру. Потребовали объяснений, почему в «Памире» проходим службу, и отправили в казарму. На следующий день четверых «пограничников» вызвал генерал Гафаров, который и устроил нас «охранять рубежи родины». Этот заслуженный человек, боевой генерал, за голову которого афганские моджахеды в свое время назначали высокую цену, сказал нам тогда: «Направляю вас на задание: обыграть ЦСКА. Это приказ. Выполняйте». И нашу четверку прямо из казармы повезли на стадион, а трое других «военнослужащих» «Памира» так и остались смотреть матч по телевизору. Задание генерала было выполнено, «Памир» победил – 1:0. Счастливые, мы разъехались по домам.

Но недолго музыка играла. Через несколько дней всех нас на рассвете поднял воинский патруль. По приказу министра обороны маршала Соколова, в котором мы были перечислены пофамильно, всю четверку отправили к месту прохождения службы в Ашхабад. «Памир» заканчивал сезон без нас. Потом пришло спецраспоряжение: Мананникову и Батуренко отбыть в ЦСКА, мне и Воловоденко оставшиеся четыре месяца дослужить в спортроте №74 города Ташкента. А те трое, что не попали в «пограничники», Ширинбеков, Ибадуллаев и Витютнев, поехали в Северный Казахстан.

Я тогда очень гордый ходил оттого, что сам министр обороны знает мою фамилию. И в то же время никак не мог взять в голову: неужели люди, облеченные властью, высокой ответственностью за судьбу страны, могут поощрять такие мелкие пакости в футболе?

ЦСКА в том сезоне в высшую лигу все равно не вернулся. Недаром в России говорят: Бог шельму метит.

– Из «Памира» вас приглашали в другие клубы?
– Было дело, но если бы не развал чемпионата СССР, я никуда бы не уехал. Процесс перехода в «Спартак», оказался для меня очень болезненным. К тому же чуть ли не каждый день приходилось объяснять в местной прессе, что ухожу я не куда-нибудь, а в первоклассную команду, что хочу попробовать себя на более высоком уровне, чем тот, который являл собой «Памир» уже в рамках национального первенства. Простые болельщики меня тогда так и не поняли, несмотря на все аргументы. Настолько велика была их любовь к нашей команде.

– Значит, российским болельщикам повезло больше всех. Ведь приток сильных футболистов из республик бывшего СССР в какой-то мере расцвечивает картину чемпионата России, поднимает его планку.
– Вот именно – в какой-то мере – до союзного уровня ему все равно еще далеко. Хотя даже «Спартак» сейчас трудно представить без Онопко, Пятницкого или Цымбаларя.

– Вы говорите о них, о «Спартаке» достаточно бесстрастно, как посторонний человек. А ведь вы тоже некоторое время были спартаковцем и могли бы претендовать, например, на участие в прошедшем турнире Лиги чемпионов.
– Формально я и сейчас спартаковец. Мой контракт со «Спартаком» действителен до 1 января 1995 года.

– Почему же вы, в таком случае, играете за «Локомотив», даже против «Спартака»?
– Когда прошлым летом я вернулся из испанского «Вальядолида» в «Спартак», сезон был в разгаре, претендентов на 11 мест человек 20. Да и какой тренер решится нарушать победный состав. Все амплуа, которыми я владею, там заняты были кандидатами в сборную России. И тогда главный тренер «Локомотива» Юрий Семин, у которого я в 1984 году начинал играть в «Памире», решил одолжить меня у «Спартака». К тому времени локомотивскую форму уже недели мои бывшие товарищи по «Памиру» Мухамадиев, Батуренко, Фузайлов. От такой компании грех было отказываться. Не знаю уж как, но «Локомотив» сумел договориться со «Спартаком» и заполучить меня в аренду.

– А вы не считаете все-таки, что упустили свой шанс? Весной 1992 года вы часто выходили в стартовом составе «Спартака», но предпочли ему «Вальядолид» – испанский клуб второго дивизиона.
– Это было ранней весной. Но с приближением чемпионата Европы Олег Романцев свободным, защитником все чаще стал назначать Чернышова, кандидата в сборную, которому игровая практика была необходима вдвойне. Я это понимал и не обижался. Тут как раз и подоспело предложение из «Вальядолида»... Посоветовались с Романцевым, пришли к выводу: попробовать стоит.

– В каком же матче испанцы вас подсмотрели?
– Непосредственно – ни в каком. Техника помогла. В «Вальядолиде» каким-то образом очутилась видеокассета с записью игры «Спартака». Благодаря ей меня и вычислили.

– Сезоном, проведенным в «Вальядолиде», вы остались довольны?
– Перед моим приездом «Вальядолид», вылетевший из высшего дивизиона испанского чемпионата, поменял своих иностранцев. Вместе с тренером Франсиско Матураной вернулись в Колумбию все его соотечественники – футболисты, в том числе и знаменитый вратарь Игита. Вместо них пригласили меня, защитников бывшей сборной Югославии и клуба «Црвена Звезда» Найдоски и бразильца Ивана Рочу.

Хотя в течение сезона у нас еще дважды менялся тренер, задачу команда выполнила, в высшую лигу возвратилась. Я же, попав сразу в основной состав, не выпадал из него ни при одном тренере, ни при Боронате, ни при Сассио, ни при аргентинце Фелипе Месонесе. Словом, и я остался доволен, и мной остались довольны.

– Тогда почему же вы расстались с «Вальядолидом»?
– Испанская федерация футбола с начала прошлого сезона сократила заявочный лист команд с 25 до 22 игроков. Свыше 100 футболистов – профессионалов в результате этого потеряли работу. Такое решение оказалось особенно на руку клубам победнее, таким, как «Вальядолид», руководство которого предложило своим игрокам сумму контракта чуть ли не вполовину меньше прежней. Большинству игроков было некуда деваться, и они соглашались. Испанский менеджер вместе с руководителями «Вальядолида» уламывал и меня согласиться на меньшую сумму, ссылаясь на убытки клуба, составившие за прошедший сезон 4-5 миллионов долларов.

– Они не блефовали, так было на самом деле?
– Скорее всего да, потому что в Вальядолиде самое прохладное отношение к футболу, какое мне только приходилось видеть в Испании. 5-10 тысяч зрителей на стадионе было нормой для нас, в то время как в других городах наш клуб встречали полные трибуны. На матч с «Бетисом», за который играют Касумов с Кобелевым, в Севилье пришло 40 тысяч человек. Кстати, недавно «Бетис» за тур до финиша обеспечил себе место в высшей лиге. Это мне Касумов сообщил по телефону, мы с ним дружим.

– Чем же завершились ваши переговоры с руководством «Вальядолида»?
– Три недели они мурыжили меня, хотя свою позицию я им изложил сразу, сказал: меня все устраивает в клубе, играется в удовольствие, но если соглашусь на ваши условия, то собью себе цену. В результате я все-таки уехал, а они подписали контракт с уругвайским защитником Корреа, который провел за прошедший сезон всего 7 игр и сейчас выставлен на трансфер. Из Вальядолида мне часто звонит Найдоски, ближайший партнер по обороне, с которым мы быстро сдружились, говорит, что скучает, зовет назад. А недавно мой менеджер сообщил, что руководство «Вальядолида» признало ошибкой расставание со мной и рассматривает вопрос о повторном приглашении.

– Значит, опять уедете?
– Пока не знаю. Хотя в Испании мне очень понравилось. Особенно национальная кухня и
музыка.

– Вы что, меломан?
– В юности был ударником в эстрадном ансамбле. У нас вообще музыкальная семья. Старшие братья играли в популярных ансамблях «Гульшан», в группе Далера Назарова. Все трое мы занимались и футболом, причем на разных стадионах. Братья окончили институт искусств, и пошли по этой линии дальше, а я остался в футболе, во-первых, благодаря своему тренеру в душанбинских «Трудовых резервах» покойному Сергею Мусалимовичу Насырову, а во-вторых, это дело у меня лучше всего получалось.

– Вы с детства центральный защитник?
– До прихода в «Памир» играл левым нападающим. В дубль меня сначала определили опорным полузащитником, играл и оттянутого форварда. В основном составе дебютировал левым защитником, временно, вынужденно вместо пропускавшего игру Витютнева. Да, видно, все «временное» у нас надолго. Вот и я остался в згой роли – почти на пять лет. А потом, уже в высшей лиге, опять некому было сыграть чистильщиком против киевского «Динамо», и наш в то время консультант Вячеслав Дмитриевич Соловьев предложил попробовать мне. Единственный гол нам тогда забили на 91-й минуте. Потом я отыграл в этом амплуа победный матч с «Локомотивом» (2:0), и больше почти не расставался с ним до самого отъезда в Испанию.

– А в Испании амплуа пришлось сменить?
– Пришлось. Сначала играл опорным полузащитником, потом центральным или левым защитником. При Месонесе стал играть левым полузащитником, но не на самом краю, как у нас, а левым центральным полузащитником или оттянутым инсайдом, что ли, потому что на флангах были еще крайние хавбеки. Непонятно? Сейчас я вам покажу.

Рашид Рахимов достал из огромной коробки 11 конфет и разложил их на столике. «Чистильщик» в отличие от остальных «игроков» оказался завернутым в красивую, блестящую обертку.

– Видите, у них нет ярко выраженного опорного полузащитника и оттянутого форварда, того, что у нас называют игроком «под нападающими», оба как бы в роли инсайдов, только располагаются несколько сзади.

– Чувствуется, вам больше по душе позиция чистильщика, – указал я на сверкавшую перед «вратарем» конфету.
– Долго пришлось к нему привыкать. Сначала все время вперед тянуло. А потом, когда научился читать игру, предвосхищать ситуацию, вошел во вкус. У меня появился новый интерес в игре – предугадывать ходы соперников в атаке, срывать их замыслы.

– Разгадывать намерения соперников доставляет вам удовольствие?
– Как правило, да, но иногда и разочарование. Играли мы недавно в чемпионате с одной командой (не буду ее называть). Атака у нее – сплошной примитив. Совсем неинтересно было.

– А против кого интересно?
– Против московского «Спартака», в несколько меньшей степени – против «Динамо», временами – против «Ротора», ЦСКА...

– Чем же вас «заинтересовывает» «Спартак»?
– Во время его атаки владеющему мячом сразу три-четыре игрока предлагают свободные зоны для острой передачи, так что у защитников просто глаза разбегаются.

– Как же вы поступаете в такой ситуации?
– Стараюсь определить игрока, находящегося в самой острой позиции, которому и последует пас, перекрыть наиболее опасную зону. Обычно это удается.

– Но тяга к переднему краю у вас, судя по всему, не прошла. В чемпионатах СССР на вашем счету 10 голов, недавно еще один забили в кубковом матче ЦСКА.
– Даже тренеры «Вальядолида» не смогли отбить у меня охоту подключаться к атаке, хотя там приходилось играть строже, чем дома, отвечать только за свою зону. Импровизация на поле там особо не приветствуется. И все же пару голов удалось забить. Особенно запомнился гол в ворота «Бадахоса». У меня получился удар такой силы метров с 35, что мяч от внутренней стойки вылетел в поле. Никто из игроков, кроме меня, этого не заметил, и судья тоже. Я один радостно бегу к центру, а игра продолжается. Спасибо, арбитр на линии зорким оказался, зафиксировал гол.

– Воспринимая футбол сейчас в некотором роде как шахматы, как вы относитесь к укоренившейся за вами репутации рубаки, чуть ли не самого жесткого либеро в российской высшей лиге? Причиняя острую боль сопернику, не раскаиваетесь потом? Особенно если соперник – ваш друг или хороший знакомый?
– На поле друзей нет. Есть своя команда, которая должна победить, и есть противник, которого необходимо победить. А вообще я считаю, что хотя бы пару раз за игру каждому футболисту должно быть больно. Это специфика нашей профессии, без синяков футбола не бывает. Но как бы резко ты ни шел в единоборство, оно должно быть честным, лицом к лицу. Удары сзади – это подлость. Настоящий футбол – жесткий футбол, итальянский, немецкий, английский... В Испании же просто убиваются на поле. Наши сшибки – цветочки по сравнению со свирепостью испанских защитников.

– Чувствуется, суровая испанская школа произвела на вас впечатление.
– Еще неизвестно, кто в этой школе был преподавателем, а кто учеником. В чемпионатах СССР я никогда не собирал такого «урожая» – 3 красные и 15 желтых карточек за сезон.

– И все – в единоборствах?
– Почти. Правда, из удалений только одно по делу, в матче нашего «Вальядолида» с клубом «Фигейрас». Когда пошли с соперником в стык первый раз, он умышленно поставил ногу сверху и получил желтую карточку. Когда сошлись во второй раз, я выбросил его за боковую линию и тоже удостоился «горчичника». А еще через пять минут после очередной стычки его унесли, а я ушел сам по сигналу арбитра красной карточкой.

– Получилось прямо по Высоцкому: «Я обиду стерплю, но когда я вспылю...». Зачем вам все это было нужно?
– Затем, чтобы соответствующим образом поставить себя в испанской футбольной среде, дать соперникам почувствовать, что и я не лыком шит.

– Ну доказали, еще на две красные карточки можно было и не нарываться?
– Да я и не нарывался. Например, на 17-й минуте матча с «Компостелой» выругался вслух по-русски просто так, в никуда. Гляжу, а мне – красная карточка. Наш капитан обращается к судье: «Переведите, что он такое оказал». А тот отвечает: «Не знаю, по-русски не понимаю, мне выражение его лица все сказало». Вообще этот судья как будто только что с НЛО слез, 16 карточек за игру показал. Пресса на следующий день удивлялась, как это у него до зрителей руки не дошли, оставалось только им еще карточки раздать.

– Но вам-то, наверное, было не до смеха, следующий матч пришлось пропустить?
– Нет, там дисквалифицируют только за грубость после красной или четырех желтых карточек, удаление с поля за разговоры остается без последствий.

– В психологии испанцев вы обнаружили какие-то моменты, не характерные для наших футболистов?
– Безусловно. Больше всего меня поразило то, что на следующий день о любой, самой яркой победе в клубе уже не вспоминают. Нам здесь на неделю, не меньше, разговоров хватит после удачной игры со «Спартаком», «Динамо» или ЦСКА. В Испании же – отыграл и забыл. Все помыслы обращены к следующему матчу. Нам, полагаю, не мешало бы этому поучиться.

Почти двухчасовую беседу мы закончили чаепитием, за которым съели всю «испанскую команду» вместе с ее «оттянутыми инсайдами». Я решил попробовать «чистильщика», уж очень аппетитно он выглядел. Надкусил и... чуть зуб не сломал. Под шоколадной оболочкой оказался крепкий орешек, покрытый на редкость прочной и твердой массой, что-то наподобие нашего грильяжа... Не случайно Рахимов определил именно эту конфету в «чистильщики». И не таков ли он сам по характеру?

© Павел АЛЕШИН. Еженедельник "Футбол" №20, 1994 г.